– Это что же, ты еврейские книги читаешь, что ли? Библию свою?
– Нет, не Библию. Это русские книги.
– Почитал бы ребятам, может, что интересное узнали бы.
Павел выбирал для них военную тематику и старался читать медленно и с выражением, чтобы было понятно:
Горит восток зарею новой.
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам.
Полки ряды свои сомкнули.
В кустах рассыпались стрелки.
Катятся ядра, свищут пули;
Нависли хладные штыки.
Сыны любимые победы,
Сквозь огнь окопов рвутся шведы;
Волнуясь, конница летит;
Пехота движется за нею
И тяжкой твердостью своею
Ее стремление крепит.
И битвы поле роковое
Гремит, пылает здесь и там;
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
Бойцы слушали внимательно, с интересом:
– Ишь, как складно сказано – «счастье боевое». Это кто ж написал такое – из ваших евреев кто?
– Нет, это написал русский дворянин Александр Сергеевич Пушкин.
– Ага, Пушкин. При пушках, значит, был.
– Нет, он гражданский, жил сто лет назад.
– Ишь ты, гражданский, говоришь, а про войну складно писал.
Зачастую, уединившись, Павел любил читать стихи молодых советских поэтов. Его тянуло к еврейской тематике и к молодым еврейским авторам. В начале 1920-х годов в новой литературе вдруг появилась и быстро стала заметной плеяда молодых поэтов и писателей, евреев по национальности. Они писали по-русски, исключительно на темы революции и о судьбах евреев в новой России. Малыми тиражами на плохой серой бумаге издавалось множество тонких книжонок, которые ходили по рукам: люди зачитывались рассказами Бабеля, Ильфа, Кольцова и стихами Пастернака, Сельвинского, Антокольского, Светлова, Уткина, Багрицкого. Когда часть Павла брала с боем какой-нибудь новый город или останавливалась на постой, он всегда стремился найти новые книжки.
Поэт Михаил Светлов в книге «Корни», рассказывающей о раввине, очень похожем на деда Павла, тонко и точно описывал еврейскую меланхолию. Светлов жестко критиковал иудаизм и даже написал, что сжег бы синагогу, если бы это могло понадобиться для революции. Такой подход огорошил Павла – он сам давно отказался от религии, но к чему такая жестокость?..
Поэт Иосиф Уткин с мягким юмором описывал жизнь еврейского мальчика Мотеле, напомнившего Павлу собственное детство.
В еще не дописанной поэме Эдуарда Багрицкого «Дума про Опанаса» главным героем был красный комиссар-еврей по имени Иосиф Коган – образ, очень похожий на некоторых комиссаров Первой конной армии.
Книги формировали вкус и мировоззрение Павла. Однажды ему попалась на глаза книга со странным названием