Карл Смелый два или три раза в неделю. Они были призваны продемонстрировать личное участие государя в отправлении правосудия в духе цицероновского утверждения о том, что это первостепенная обязанность государя
[179], или в подражание примеру Кира Великого, одного из любимых героев Карла, объявлявшего государя «живым законом»
[180]. Сам герцог считал правосудие своей главной обязанностью, порученной ему Богом
[181]. Оливье де Да Марш, описавший эти аудиенции в трактате о дворе, отмечает, что благодаря им герцог мог лично выслушать жалобы всех просителей независимо от их социального происхождения и вынести приговор
[182]. Иными словами, они были призваны показать герцога защитником бедных и обиженных, представителем интересов всех подданных, даже тех, кто, по словам де Да Марша, обычно не находится «рядом с ним»
[183]. В этом плане он, казалось бы, должен заслужить в глазах современников похвалу, ведь частыми замечаниями в адрес государей были как раз упреки в небрежении судебными обязанностями (например, критика Карла VII Ж. Жувеналем дез Юрсеном
[184]). Однако подобная практика не у всех вызывала восторженные отклики. Например, Шатлен не без доли иронии указывает, что в свое время он не встречал такого ни при каком-либо другом дворе
[185]. Утверждая это, официальный историограф немного лукавил. Подобные аудиенции, восходящие к судебному департаменту курии сеньора, не были бургундским изобретением: примерно в это же время их давал герцог Милана (если говорить только о современниках). Подобная практика свидетельствовала о том, что судебный департамент двора, рассматривая не только исключительные, но и ординарные дела, в какой-то степени компенсировал еще не вполне налаженную работу специально созданных для отправления правосудия институтов
[186]. Другими словами, реальные возможности не совпадали с притязаниями герцогов. Разумеется, политика «модернизации», которую проводил Карл Смелый, отвечала «духу» времени – централизация, развитие государственных институтов. Однако незавершенность этого процесса, очевидно, сказалась на его дальнейшей судьбе. Возвращаясь к проблеме судебных функций государя, необходимо еще раз отметить, что они как никакие другие подчеркивали не только его высшую власть, но и ее публичную природу. Ибо государь призван заботиться не о своем собственном благополучии, но о благе общества, которое, по словам Карла Смелого, «не сможет существовать, если не поручено государям, являющимся публичными персонами»
[187].
Рассмотрение представлений бургундских историков о власти герцога позволяет в очередной раз обратить внимание на специфику Бургундского государства и на трудности, с которыми столкнулись его правители. Их стремление обосновать политическую автономию стимулировало разработку в официальной пропаганде вопроса о власти государя, что нашло отражение и в исторических сочинениях бургундских хронистов,
