Самым профессионально толковым работником в партии тогда был, безусловно, Виктор Васильевич Дурнев, но он сам был косвенно замешан в инциденте, поэтому о его назначении на должность начальника тогда и думать было нельзя.
…А сейчас Виктор Васильевич Дурнев хлебосольно угощал коллег-товарищей за походным столом, сидя в трусах на пеньке во главе стола, обутый в кирзовые сапоги и в накинутой на голый торс энцефалитке, он уже произнёс тост в честь Вячеслава Владимировича Пемурова. До этого Игорь Кочергин и шофёр Иван Филиппович, по прозвищу «Никрол», «сгоняли» в Тюгульбай за «керосином», и в результате на двух сдвинутых раскладных столах выстроились в ряд бутылки – «огнетушители» портвейна «три семёрки», так как водки в магазине не оказалось, ещё не подвезли.
Шофёр Иван Филиппович вместо звука «Г» говорил «К», и когда произнёс фразу: «для смазки трансмиссии нужен ниКрол» вместо ниГрол, это было замечено, и с тех пор его стали звать «НИКРОЛОМ» (разумеется, только между собой, сам он об этом не знал).
Дурнев, держа в руке алюминиевую кружку, наполненную портвейном, очень хорошо отозвался об отчёте Пемурова. Он даже оценку по своей части в рецензии поставил «отлично», к тому же в отчёт входили минеральные источники, изучением которых до образования Геохимической партии он занимался сам, и даже задавал скважины при разведке подземных минеральных вод. Об этом он говорил сейчас за столом своим редким внушительным басом. Похвала растрогала Пемурова, но он, как всегда, был серьёзен. В этом плане, Вячеслав меня поражал: трудно было представить, чтобы он когда-либо залихватски вдруг засмеялся. А уж если разговор заходил на моральные темы, то он возбуждался и становился ещё серьёзней.
Однажды я наблюдал его беседу с поварихой Аней, которая попала к нам в отряд после того, как сбежала от мужа. Это было в Тургеньском ущелье, тогда мы устроили пикник в честь окончания полевого сезона, и друзья из Алма-Атинской экспедиции приехали к нам в лагерь. В большой палатке у поварихи горел яркий свет. Они сидели друг от друга на расстоянии, и Слава громко изливал свою душу, резко жестикулируя руками. Особенно выделялся звук эР, который был пронзителен, как звук пилы «Дружба» в безлюдном лесу. У Ани тоже горели возбуждённо глаза. Пемуров в чём-то обвинял свою домашнюю половинку, а Аня своего «сайгака», от которого с дочкой сбежала из соседнего города. Наверно, логично было