Смотришь – такая горечь,
Страх, окончанье, месть
В том, как он, бедный, хочет,
Хочет в неё залезть!
Боже, ты только обоим
Не поломай бока.
Славно сдаются, с боем,
Пялясь на облака.
Вон он, за дым цепляясь,
Махом с окна, в обрыв.
Или нет, показалось…
Всё это показалось.
Всё искажают занавесь,
Ливни и комары.
Муж живёт с иностранкой.
Петуньи, халат, Брандо.
Тих, послушен, и сам не
Знает, на что готов.
Мелкие перебранки
В свете узорных штор.
Нет, полюбил иностранку
Всё-таки он за осанку,
Или за кожу гладкую,
Или ещё за что.
Наблюдатель
Он знал на 90 процентов из ста,
Что нельзя уходить с наблюдательного поста.
Здесь никакого долга, наука его проста:
Жив человек, пока он своё ваяет.
С детства он понял, что рождён наблюдать.
Должен знать, как сегодня лежит у отца борода,
С какими оттенками смотрит мать,
Как перешагивает сестра.
Сколько песчинок придвинулось к краю ямы.
В Новосибирске сегодня метут снега.
Сквозь леса промелькнули заснеженные рога.
В мире ни одного похожего четверга,
Как ни одной похожей водительской брани.
Но почему-то сегодня грустно глядеть на окно.
Сердце рвётся: здесь с ночи множество новых «но»,
Хотя ничего не случилось. На кухне уже темно.
Он смотрит и чувствует, что этот день умирает.
– Боже, как я устал от наблюдательного поста. —
То есть, хочешь сказать, от жизни своей устал.
Что с идиотом случилось? – Опять ничего, —
Говорит всемирная суета.
Что с человеком случилось?
Он город в себя вместил,
Рассказывать никому не стал.
Никто не узнал, что каждый мельчайший сдвиг:
Рождение утра, подавленная рябина, гибель любви,
Конец человека, шаг на снегу, точка в пространстве
Больной городской крови —
Всё это новая смерть для этого человека.
Как же мне жалко правду, не видную сквозь бардак,
Летающую со снегом, сосланную за брак:
Привилегия умирать даётся только тому, кто жив.
Всё остальное можно найти за так.
Медленно
Мама мной была беременна,
И чем дальше, тем ходила медленнее.
Поднималась по ступенькам медленно, медленно.
Дольше прочих лежала на сохранении.
А за окном ходила жизнь, наверно, быстрая,
Но всё внизу. А на маминой высоте
Последнего этажа жизнь зависла,
Пушинкою в занавеску влетев.
Мама угодила в застывшее время.
Стала тиха, как крылечко летнее,
Стала одинокая и уверенная.
Так иногда бывает, если ты последняя.
Небо темнело, потом светлело.
Мама рожала одна и медленно.
«Не