Мне вполне хватит статуса «писатель-любитель». Скорее, я связываю свое будущее с историей, в том числе – с историей как наукой. Я вижу себя автором нескольких монографий.
31. Чего больше в писательском успехе: упорного труда или таланта?
Наверное, поровну. Я сторонник идеи, что при должном усердии можно добиться желаемого, какие бы плохие карты тебе не сдала жизнь на старте. «Моцарты» заслуживают восхищения и даже зависти, но мне всегда по-человечески были симпатичны «Сальери». Реальный Антонио Сальери, к слову, Моцарта не травил, и никаким завистливым бездарем не был. Придворный композитор австрийского императора – это вам не баран чихнул.
32. Какова, по-Вашему, формула удачной книги?
У каждого – своя. Я, как визуал, ценю яркость и детальность описаний. Очень люблю иронию и черный юмор, вообще весьма уважаю такой жанр (незаслуженно сегодня обойденный вниманием) как «плутовской роман». Если это есть в книге – меня она как минимум заинтересует. Еще, на мой взгляд, книга должна быть умной, но это уже вкусовщина. И еще книга не должна учить мерзостям. Это тоже субъективное, но я так считаю. Можно писать о низменном, о пороках, разврате, насилии и тому подобном – есть целые жанры для подобного творчества, в таком жанре работал, например, уже упомянутый Федор Михайлович Достоевский, который сам жил в трущобах на съемной квартире и видел это вот все каждый день. Но давайте вспомним, чем заканчиваются его романы? Грязь и кровь могут быть декорациями, порой – весьма натуралистичными, но они не должны быть самоцелью и моралью произведения. В конце концов, искусство – это попытка выйти за привычные рамки мира, сделать его чуть лучше. Кто-то, как тот же Бодлер, меняет его через страдание, кто-то, как Селинджер – через рефлексию, кто-то – через радость. Даже абсолютно деструктивный и беспросветный Паланик оставляет какую-то надежду в конце, понимаете? Книги имеют свойство менять своих читателей, но не должно быть так, чтобы, прочтя книгу, ты стал хуже как человек, чем был прежде.
33. Должен ли автор учитывать в своих текстах политическую конъюнктуру?
Смотря, в какой стране живет, и насколько прихотлив к еде и условиям проживания. Но это, конечно, шутка. Я сторонник свободы слова, и, если мы говорим о России, наша страна вдоволь нажилась при «сильных руках», так что я против, что бы это вот все еще и в литературу проникало. Я против огромных костров Третьего Рейха, на которых сжигали книги неугодных писателей. Я против путевок в ГУЛАГ за книги. Я против политической цензуры и преследования авторов. Я даже как журналист не за всякий материал возьмусь, просто потому, что есть границы, за которые я не готов заходить. Я не готов превозносить людей, которые откровенно недостойны этого, я не готов становиться «глашатаем» какой-то силы, чьи убеждения и ценности мне чужды. Некоторые мои коллеги готовы, поэтому они и чуть лучше одеваются. Шучу, но направление мысли вы поняли.
34. Вы