Я неумело и опасливо ел рыбу, улавливая лишь какие-то обрывки их беседы, состоявшей из рефрена «ты помнишь? – ага», как это бывает промеж друзей, когда им хочется повспоминать. Они перескакивали с предмета на предмет, без всякого разбору, и постороннему могло показаться, что они говорят на какой-то тарабарщине, когда слова кажутся только набором звуков, хоть и понятно, что они что-то значат.
Потом их разговор незаметно для меня сделал рывок и завис, будто над пропастью. А может, мне только кажется сейчас, будто в тот момент я потерял почву под ногами, потому что в голове застряли самые обыкновенные фразы.
– Вот так, – помолчав, сказал Андрей.
– Правда? – сказал Лева, а я насторожился, потому что его голос звучал плоско, как из старого радиоприемника.
– Правда, – ответил Андрей.
Устав воевать с рыбой, я бросил вилку.
Я рассказал про женщину, которая умерла от того, что рыбья кость впилась ей в пищевод, а врачи вовремя не поняли, почему у нее такая высокая температура.
Потом мы разъехались по домам. Андрей отправился к себе, а Лева попросился переночевать у меня, хоть мы и не договаривались. В постели он долго ворочался, и прежде чем провалиться в сон, мне пришлось несколько раз сказать ему «да-да, я все понял».
В ту ночь мне снилось, будто я сплю со змеями, которые шипя и извиваясь, соединяются в переливчатую массу. Она пухнет, подбирается ко мне, а я не могу отстраниться. Впрочем, может быть, я опять придумываю, не сумев удержать в памяти дурного сна.
Скоро я сдал тест и перестал за себя бояться. Лева со мной не пошел.
– Чему быть, тому не миновать, – сказал он.
Не сговариваясь, мы стали осторожнее. Иногда, целуясь с Левой, я думаю о змеистых, похожих на сперматозоиды, существах, которые перебираются изо рта в рот, но окончательно в это не верю, в глубине души убежденный, что беда обойдет меня стороной.
Наверное, Лева так тоже думает.
Он говорит, что жена виновата, что она наставляла Андрею рога и даже вроде бы собиралась его бросить.
– От нее подцепил, – убежденно говорит Лева.
– Да, конечно, – киваю я, ведь незнакомого человека проще считать виноватым, хоть мне, как и Леве, известно, что Андрей ходок еще тот, а однажды он даже хвастал, будто у него есть внебрачный ребенок.
Теперь Андрей не выходит у меня из головы. Мне кажется, будто он весь состоит из боязливого ожидания, а его сахарная голова утопает в плечах потому, что он ждет удара: однажды он придет и покажет пятно со страшным названием; он будет есть таблетки горстями и бояться сквозняка. Мне станет страшно находиться с ним рядом: ведь легко быть вместе с завтрашним больными, сегодня-то он здоров.
Когда я думаю