Ему сообщили, что надо удержать позицию до завтрашнего вечера, пока займут позицию на Пулкове. Сказали, что к нему едет Михайлов. Когда лейтенант вышел, на ступенях лежал молоденький милиционер, из горла у него толчками шла кровь, над ним хлопотал врач. Рядом на земле лежал убитый милиционер, лицо его было закрыто фуражкой.
– Не послушались, – сказал Иголкин. – Дурни.
– Кончается, – сказал врач. Умирающий вытянулся как по команде, лицо его разгладилось, он удивленно смотрел в небо.
Невероятное
С передовой звонили, требуя поддержки, спрашивали, следует ли ударить во фланг, обороняться дальше невозможно, боялись, что отсекут. Где какая рота, лейтенант плохо представлял. Дальше пошла какая-то неразбериха, действия и намерения лейтенанта я уже плохо могу объяснить, могу лишь вспомнить какие-то факты. Видя бойцов, которые толпились возле КП, он считал, что они отсиживаются, гнал всех на «передок», набросился на какую-то команду, которая сидела на траве, курила.
– Кто такие?
– Минометчики.
– Почему не стреляете?
– Мины не подвезли.
– Отсиживаетесь?
Отправил их всех во вторую роту, которая требовала помощи. Через полчаса доложили, что мины доставлены. Где минометчики?
Появился писательский взвод, был при дивизии такой, состоял из ленинградских писателей.
– Где командир?
– Командир в политотделе дивизии получает задание.
– А, отсиживаетесь!
Вызвал из строя молодого, рослого, в очках.
– Кто такой?
– Поэт Лифшиц.
– Назначаю вас командиром. Выстроить взвод и на передовую, в распоряжение командира первой роты.
Поэт Лифшиц пытался объяснить, что он не умеет командовать, что их командир Семенов вот-вот вернется. Лейтенант отчеканил свое:
– Ваша задача помочь эвакуировать раненых, и никаких разговоров.
Не дослушав, лейтенант скомандовал:
– Выстроить взвод и шагом марш!
Лифшиц опять что-то начал говорить.
– Потом будете писать, сейчас надо воевать, – сообщил лейтенант им всем.
Голосом мучительно застенчивым Лифшиц подал команду: «Шагом марш».
За всю войну лейтенант Д., помнится, не встречал более неподходящего к должности командира, чем этот поэт.
Взвод не взвод, скорее гурьба пожилых, сутулых мужчин, ворча, переговариваясь, обреченно двинулась к дороге.
Спустя многие годы они встретились. Лифшиц узнал Д., ничего не сказал, отвернулся. Бывшему лейтенанту было бы легче, если бы Лифшиц был плохой поэт, но он был неплохой поэт. И Д. нравились некоторые его стихи. Очки его стали еще толще, мягко-пухлое лицо еще добрее. Теперь, без оружия, в потрепанном свитере, тот бывший лейтенант ничего не представлял из себя, невозможно было понять, как он мог этого поэта гнать на передовую, под пули, гнать их всех.
Я вас хочу предостеречь
От громких слов, от пышных встреч.
Солдатам