Слова означали несколько иное. Сандалов прекрасно понял, чего хочет дама. Она задавала другой вопрос: «Друг любезный, это как же понимать?» Портье и сам не знал ответа. Предстояло выпутываться из этой неприятности. А то, что неприятность случилась, Сандалов нюхом учуял. Для начала он отправил с поручениями двух мальчишек-посыльных, которые вертелись у него за спиной. И огляделся, чтобы чужое ухо не оказалось поблизости.
– Сам не пойму, – тихо проговорил он.
– Можно ждать до вечера, – мягко сказала дама, листая французский журнал, попавшийся под руку.
Сандалову стало неуютно, будто в ботинок попал гвоздь, который не вынуть.
– Но что я могу сделать?
– Самое простое, – сказала дама, ласково взглянув исподлобья.
Намек портье понял. Милая дама держала невидимыми, но стальными рукавицами. Сандалов невольно ощущал ее хватку.
– Нет… Нет… – одними губами произнес он. И снова повторил: – Нет… Это решительно невозможно…
– Почему же невозможно? Что в этом такого? – спросили его.
– Но… Но… – Сандалов пытался найти весомую причину. – Это не принято у нас в гостинице… У нас строгие правила…
Дама захлопнула журнал так резко, что Сандалов вздрогнул, а с пера ручки брызнула клякса прямо на список постояльцев.
– Ах вот как? Значит, правила? И такие строгие? Как это мило…
Дама сумела в интонации дать понять все, что может с ним сделать.
– Посмотрю, что можно предпринять, – сказал Сандалов, пытаясь стереть кляксу, но только больше размазывая.
– Как это мило с вашей стороны, господин портье. Я подожду.
Совсем загнала в угол.
– У нас прекрасный ресторан, не изволите позавтракать? – с натянутой улыбкой проговорил он.
– Как раз голодна, – сказала дама, опуская вуалетку. – Не буду вам мешать, господин портье, у вас так много важных обязанностей. Где вход?
Портье указал, куда пройти, чтобы попасть в гардеробную ресторана.
– Так я не прощаюсь, – сказала дама, слегка кивнув.
– Непременно дам знать.
Дама шла такой походкой, на какую не может не обернуться ни один мужчина. Только Сандалову было не до волнующих прелестей женской фигуры. Он подозвал младшего портье, приказал побыть за него, а сам отправился на лестницу. Сандалов шел на второй этаж, как школяр к доске: урок не выучен, а отвечать придется. Нехорошее какое-то чувство бередило его душу. Нечто похожее на дурное предчувствие.
– Ага, вот и он, супчик-пряничек! – воскликнул Эфенбах и плюхнулся в кресло с таким видом, как будто угадал на скачках три заезда подряд. – Явился не зашалился!
Пушкин старательно подавил зевок и повел головой, как будто отлежал шею. Поздоровался за руку с Лелюхиным, кивнул Кирьякову и скромно уселся во главе стола. Прямо напротив грозного начальника.
– Утро чудесное,