– Я возвращалась из города, когда наткнулась на тебя. Ты истекал кровью. Замерзал.
Девичье лицо помрачнело, вспоминать о случившемся знахарке точно не хотелось. И я не мог ее за это осуждать. Все же не каждый день натыкаешься ночью на раненого незнакомца.
Важно было совсем другое: она не оставила меня умирать. Не бросила, хоть и могла, а выходила. Это дорогого стоило.
– Моя рана… – просипел я, тщетно пытаясь перебороть кашель. – Она…
– Зажила, – уверила меня Марта. – Но на ее лечение ушли все мои силы, а ты слишком ослаб и замерз, начались лихоманка и грудная холодянка. Летом я бы не допустила такого, а сейчас лес спит. Придется полагаться на отвары.
Названия болезней ни о чем не говорили, и оставалось лишь надеяться, что они не прикончат меня, как едва не прикончил загнанный в спину нож. А раны в пояснице я и в самом деле больше не ощущал, словно и не пропарывало плоть стальное острие.
– Лес спит? Тебе не хватает трав? – выдавил я из себя и стиснул зубы, из последних сил удерживая в себе кашель.
Марта странно глянула на меня, затем подтвердила:
– Именно так, – но подтвердила с едва скрываемой усмешкой, будто говорила с неразумным ребенком.
Не в силах больше сдерживаться, я принялся выкашливать собственные легкие, тогда знахарка поднялась от тюфяка и отошла к столу. Вскоре она вернулась с теплым молоком, молча и решительно влила его мне в рот. Не подавился лишь чудом.
– Спи! – приказала Марта. – Тебе надо больше спать!
Я кое-как отдышался и спросил:
– Долго я здесь?
– Не слишком.
– А точнее? Какой сегодня день?
Думал, ответа уже не дождусь, но сквозь подступающую дремоту все же расслышал:
– Вчера начался стужень.
Миг я силился понять ответ знахарки, потом коротко выдохнул:
– Ангелы небесные!
Стужень! Народное название двенадцатого месяца!
Я провалялся в бреду без малого три седмицы!
На следующий день меня напоили куриным бульоном, наваристым и прозрачным. Изменение в рационе донельзя порадовало, иначе желудок рисковал окончательно присохнуть к позвоночнику. Отощал ужасно.
Запив бульон травяным настоем, я выпростал из-под одеяла правую руку и посмотрел на едва ли не полупрозрачную кисть. Опустил ее, потряс, и перстень легко соскользнул с пальца, со звоном покатился по полу.
Марта подошла и, не говоря ни слова, убрала серебряную, с золотой накладкой университетского герба печатку на одну из полок.
– Я заплачу за лечение, фрейлейн, – пообещал я.
Та глянула на меня, и в льдисто-серых глазищах мелькнула несомненное веселье.
– Заплатишь, – кивнула знахарка так, будто иначе и быть не могло, обулась, облачилась в шубу и вышла за дверь. Насколько удалось заметить, снега там намело почти по колено.
Стоило бы подняться и хоть немного размяться, но, по здравом размышлении,