Не за разум я схватился,
А на Грумант покрутился!
Не успел наш виртуоз дотянуть последнего стиха, как в станке раздался топот пляски, хлопанье в ладоши и смех, да такой звонкий, ребячий смех, что у парня выпал смычек из рук, и язык прильнул к гортани. Пляска продолжается, а хохот все звенит громче и громче. Залег у мужика на сердце этот веселый хохот: дай, думает, вырублю огонька, да посмотрю, кто такой жив-человек тут потешается. Сказано – сделано. Ударил мужик огнивом по кремню: посыпались искры, запылал трут, умолкли пляска и хохот; по прежнему он один в избе, а ветер воет в снежных вершинах гор и наводит на мужика думу, что вот сейчас войдет к нему в избу только что зарытый покойник. Парень думал опять разогнать страх музыкой, но прежде чем взялся за скрипку, спрятал зажженный жирник в берестяной бурак. Не успел он пропеть:
Грумант остров – он страшон,
Кругом льдами обнесен,
И горами обвышон
И зверями украшон…
как снова послышались пляска, хлопанье в ладоши и смех. Парень, как угорелый, поскорей выхватил жирник из бурака, и перед ним сверкнули ясные очи молодой девки. Она испугалась, но и мужику было не лучше: весь дрожит, и бьется как в лихорадке, и не может отвести глаз от ее румяных щек да русых кудрей. Девка как будто застыдилась и закрыла лицо волосами.
– Не нужись, хорошая, – сказал мужик, – дай насмотреться на тебя, а потом хоть в пору и умереть.
От этих слов девка ободрилась и, отбросив назад косы, отвечала ему:
– Твоя воля! Твоя власть! Если ты однажды увидал меня, то властен заставить меня хоть и век жить с тобой. А со мной тебе здесь жить будет не худо: только не покидай меня да не уезжай отсюда. Если же бросишь меня, то будет беда, а уйти тебе от меня некуда.
Была ли то добрая сестра старухи или полюбился ей парень, только стали они жить да поживать вдвоем как нельзя лучше. Молодица берегла промышленника от цинги и всяких нужд, загоняла песцов в его ловушки, доставляла ром целыми анкерами. Житье мужику, да и только!
И прижил он со страшной подругой сына, но надоела ему эта жизнь, и сердце просится на родную Русь. Вот раз, как молодицы не было дома, пришла к тому месту ладья и стала поспешно грузиться шкурами, салом да гагачьим пухом; затем вздулись паруса и сильный северный ветер погнал ее стрелою на Норд-Кап. Уже судно отплыло от острова верст на десять, как вдруг промышленники услышали визг, да такой пронзительный, что он даже заглушил вой ветра в парусах. Потом они увидели что-то летящее по воздуху за ладьей: предмет упал близ самой кормы, и в нем узнали младенца, прижитого Василием с сестрой старухи.
Теперь скажем несколько слов про грумантского пса, которого так боятся и честят груманланы. В их воображении это злой и гордый дух, обладатель Шпицбергена. Чтобы несколько задобрить его, обыкновенно кидают первого убитого на острове оленя на утес, слывущий под названием Болвана без шапки.
Грумантский пес