– Хорошего молодого человека, как я успела понять, нелегко встретить и в самом людном месте, – улыбнулась Таня.
– Это точно, – подхватила мама. – Нынче никто не дает балы. Мы скучаем по временам Андрея Болконского и Наташи Ростовой.
Они обе рассмеялись.
Человек, способный на великую любовь, вначале должен беззаветно любить своих родителей. Таня любила мать и отца, жизнь которых появление дочери наполнило священным смыслом.
– Мы дадим ей самое лучшее, – клятвенно пообещал отец, когда Танечка еще лежала в пеленках.
Он оставался верен своему слову.
Таня одевалась в дорогие, хорошо подобранные вещи, всегда имела карманные деньги и два раза в год отправлялась на отдых за границу. Ее альбомы пухли от фотографий, где она улыбалась в веселой компании разноцветных драконов, или махала рукой, плывя в гондоле по венецианским улицам, или с хмельным огоньком в глазах резвилась на карнавале в Рио. В университете, где она училась на историческом факультете, ее называли «лягушкой-путешественницей». Однокурсницы смотрели ей вслед с плохо скрываемой завистью и, едва не скрежеща зубами, говорили: «Везет же кому-то с предками». А однокурсники, когда речь заходила о Тане, неизменно повторяли: «Вроде ничего телка, только… В общем, с ней устаешь быть умным. Короче, с такой каши не сваришь».
Избалованность рождает капризы. Но избалованные дети вырастают лишь в семьях, где чересчур чуткие родители лишают своих чад инициативы, вознося их до божественной высоты. А боги редко дружат со смертными, и отсутствие понимания почти всегда ведет к расколу. Стать другом собственному дитя – величайшая из побед.
Танины родители не без оснований чувствовали себя победителями. Им удалось завязать с дочерью дружбу, а, следовательно, обезопасить себя от неприятных сюрпризов, которые «ангелоподобные» детишки так любят преподносить своим старикам…
Теплым июньским вечером, в просторной комнате, где хозяевами предусмотрен минимум мебели, в небольшом, уютном кресле сидит уже немолодая, но все еще привлекательная женщина, с тонкими чертами лица. На коленях ее лежит какое-то на время забытое рукоделие. Это мать Тани.
Отца еще нет, он будет позже – его срочно вызвали на работу. Сама Таня вбегает в прихожую, оставляя за запертой дверью сгущающиеся сумерки с их причудливыми тенями и комариным звоном.
– Нагулялась? – спрашивает мать. В голосе – ни намека на суровость.
– Угу.
– Ты так подолгу ходишь в лесу, что наверняка уже начала понимать, о чем щебечут птицы.
Таня улыбается и пожимает плечами. Мать изображает на лице озабоченность и говорит:
– Значит, скоро ты станешь святой.
– Почему это? –