Это был неравный поединок. По словам самого Демосфена, его противник «был сам над всем господином, вождём и хозяином. Ну, а я, поставленный один на один против него… над чем имел власть? – Ни над чем! Ведь, прежде всего, само это право выступать с речами перед народом, единственное, что было в моём распоряжении, вы мне предоставляли в такой же степени, как и людям, состоявшим на жалованье у него, и в чем им удавалось одержать верх надо мной (а такие случаи бывали часто и по любому поводу), это самое вы и постановляли на пользу своим врагам перед тем, как разойтись из Собрания» [15, с. 280].
Но и в подобной ситуации Демосфен оказался для Филиппа грозным соперником. Как писал Лукиан Самосатский, даже после решающей победы македонцев в битве при Херонее Филипп продолжал повторять, насколько тот опасен для него: «Хотя мы и одолели, говорил он… тем не менее Демосфен поставил меня в опасное положение: от исхода одного дня зависели и власть моя, и жизнь. Демосфен связал в одно целое важнейшие государства, собрал всю эллинскую силу: афинян и беотийцев, как из Фив, так и из других городов, и коринфян, и эвбейцев с мегарцами; он заставил могущественнейшие общины разделить опасность с афинянами и так и не допустил меня проникнуть в пределы Аттики» [28, с. 38].
Чтобы добиться подобного влияния, «необходимо было быть не только выдающимся оратором, но и дипломатом, публицистом, аналитиком и, наконец, решительным человеком, умеющим брать на себя ответственность за политические решения» [26, с. 65]. Справедливости ради следует признать, впрочем, что далеко не все авторы признают за речами Демосфена право называться публицистикой в современном понимании этого слова. «…Насколько велика профессиональная близость деятельности политического оратора, подобного Демосфену, деятельности публициста? – задаётся вопросом
В. В. Учёнова в своей известной монографии «У истоков публицистики». – На наш взгляд, сходство значительно. Оно в политической актуальности, практической действенности речей, их ориентации на оперативный общественный резонанс. Но есть и отличия – нетождественность устных и письменных речевых средств отображения действительности и воздействия на неё» [53, с. 15].
Возможно, подобное замечание и уместно в отношении Демосфена, который, по словам Плутарха, хотя и не выступал без предварительных заметок, всё же не писал своих речей целиком [41, 8]. Кроме того, по свидетельству современников, «живое его слово отличалось большей дерзостью и отвагой, нежели написанное» [там же, 9]. Однако подобное трудно утверждать об Исократе, у которого совершенно очевидно «эпидейктическая речь становится… формой публицистики. Речи эти уже не произносятся, а только издаются как политические памфлеты» [49, с. 177] (см. также: [80]).
Нетождественность современной публицистики и журналистики с методами античных ораторов, на