Глава третья
1
В казарме полумрак. Около серых стен, особенно в углах, висела мгла. Было холодно. Лампа, подвешенная под аркой, светила тускло.
Подковин проснулся от толчка в бок.
– Вставай, сапоги надо чистить, – услышал он голос своего соседа.
Откинув одеяло, он сел на койку и взглянул на соседа. Новобранец тер щеткой сапоги, но нужного блеска не получалось.
– Ты надень сапоги и походи. Как только они согреются, потри щеткой.
Было около шести часов утра. Во второй половине казармы еще спали: там были старые солдаты, и забота о сапогах, по-видимому, уже не беспокоила их.
– Письмо бы мне на родину написать, – сказал сосед Подковину, когда с сапогами было покончено. – В деревне я за других расписывался, коли бумага какая приходила. Могу читать написанное, а вот письма не сложу. Недоучился, – тяжело вздохнул парень.
– Поднимайся! – раздалась команда дежурного. – Выходи на поверку!
Казарма загудела. Воздух еще больше насытился запахом прелого сукна и конского пота. Солдатская одежда пропахла лошадьми. У каждого ездового – по два коня, которых он чистит ежедневно.
Новобранцы вышли на середину казармы и построились вдоль нее в один ряд. Одежда на всех была еще домашняя. Лампа скупо освещала их озабоченные лица. Большие красные руки солдат неуклюже висели вдоль туловищ. Подошли дядьки.
– Мотин, почему сапоги не чистил?
У Мотина голенища сапог отпотели: минуту назад он вернулся из уборной.
– Только сейчас, как встал, почистил, – испуганно ответил Мотин.
– Не разговаривать!.. Пройдись вдоль строя гусиным шагом.
Мотин покраснел и вышел из строя. Он присел на корточки, уперся руками в бока и, не поднимая туловища, двинулся вдоль казармы, выкидывая то одну, то другую ногу. За Мотиным было послано еще десять человек. Наказанные вернулись на свои места с глазами, налитыми кровью. Они тяжело дышали и, наклоняясь, терли колени.
После поверки и молитвы молодых солдат рассадили по койкам для занятий «словесностью».
– Прикшайтис, читай «Отче наш», – услышал Подковин. Прикшайтис – литовец. У него маленькое лицо с острым носом, а глаза – с покрасневшими веками.
– Отче нас, – моргая, проговорил Прикшайтис и остановился. Губы его шевелились, пальцы вытянутых рук судорожно сжимались в кулаки, уши покраснели, но слов не было слышно.
– Дальше! – крикнул дядька.
– Иже веси на небеси, – обрадованно воскликнул новобранец.
– Что-о-о! Опять «веси»? – заорал дядька. – Пятнадцать дней мучаюсь, а ты и пяти слов не выучил как следует!
Лицо Прикшайтиса покрылось белыми пятнами, он сморщился и зажмурил глаза.
– Чего жмуришься?
Но Прикшайтис по-прежнему стоял с закрытыми