Только недавно на вечеринке, внимательно рассматривая всех девушек на предмет претендентки в качестве суженой при слабом лунном рассеянном освещении, он особо отметил её среди остальных девушек. А вот сейчас при дневном свете он любовался ею с искренним восхищением. Но время, отведённое им идти рядом, так резко и неожиданно оборвалось, он даже не заметил этого, ковыряясь в своих противоречивых спутанных мыслях, ища тему для дальнейшей беседы.
– Счастья вам, Степан Анисимович, мне направо, к дому, – и ушла, оставив его с лёгким затуманенным кружением в голове и неопределённой тяжестью в желудке от вспыхнувших с новой силой волнений. Стёпа был ошарашен такой кратковременностью их встречи. К этому времени их совместного пути он уже придумал дальнейший ход разговора для продления времени встречи – например, попросить напиться воды. Эта просьба была совершенно естественной. У него действительно пересохло во рту и хотелось сильно утолить жажду, а её дом находился поблизости. Он даже собрался бежать за ней, но время оказалось упущенным, и он с досадой только махнул рукой.
«Ну подумать только, как это всё так замечательно и пристойно началось – и так неожиданно оборвалось?!» К его прискорбному огорчению, он продолжил свой путь в подавленном одиночестве, ощущая в ногах лёгкую слабость. В душе, надо признаться, он почувствовал выросшие крылья какой-то лёгкости и надежды. Вот таким незатейливым образом и закончилась их эта первая краткая встреча, окрылившая и утвердившая в его окончательной решимости. С той самой встречи он потерял покой и уверенность в своей безоблачной молодой жизни. Всё в один миг в его безоблачном сознании круто изменилось: и его мнение о женщинах, и о целесообразности жениться, и о томительных чувствах. Пафос короткого юношеского романтизма закончился.
В тот же день, когда все работы по хозяйству были завершены и жара стала медленно уходить в землю, уступая место вечерней прохладе, предлагая отдых и покой утомлённой душе, сразу после ужина суета сменилась умиротворённостью, все приготовились к ночному отдыху. Как бы предвосхищая дальнейшие действия сына и видя его намерения удалится на покой, Анисим Миронович преградил ему путь и, глядя на него какими-то загадочными глазами, положив при этом свою тяжёлую руку на его плечо, прокашлявшись в кулак, заговорил:
– Постой, сын.
– Что тебе, отец? – отозвался Степан, предчувствуя