На удивление, Завалихин с Купцовым, в первый же день захватившие лидерство, его ни разу не отдали, или, возможно, шедшие с ними в головке не торопились отобрать. По записке, разрыв был около часа, но в километрах – зона порогов могла это растянуть за десяток, а могла и совсем сжать.
Жёлтый крест, стремительный перекат с резким свалом, прошли свободно, и Белов подумал, что Бычий порог после дождя могло и накрыть. Он попытался приблизиться к переднему экипажу, в котором легко было узнать Белоглаза с Лозинским: вся их байдарка пестрела наклейками и разноцветными росписями. Однако раскатить не удавалось: скорость диктовала река, и гонка шла как на резиночке.
Река вильнула, а когда снова открыла перспективу, байдарка была перед самым порогом. Белоглаз и Лозинский были уже за ним, но гораздо ближе прежнего, – наверняка обнесли. Метров сто, не больше, только и сто метров тащить байдарку по косой круче теряло время. Белов вытянулся, опёршись на руки, и пошевелил ноздрями. Решать оставалось секунды.
Бычьим порог назвали когда-то из-за, скорее всего, двух острозубцев, роговоротами торчавших посреди реки, а чуть за ними был скрыт в пене покатистый мощный лоб-одинец. Белов отчётливо видел, что поверху его не проскочить и надо уходить левее, в слив, однако каменистые подробности отсюда было нельзя разобрать. Там могло оказаться что угодно; но Белов никогда не верил, что вода течёт просто так, сама по себе, без заботы, чтобы человек мог её разгадать. Чувствуя ум реки, ему представлялось, что всегда есть волшебная тропинка, которую нужно только обнаружить, понять в кажущемся хаосе, выпутать из лабиринта, – и тогда любая сложность одолима. Вопрос в том, впишется ли тело байдарки в разгаданные узоры, а шанс река даёт. Это не обязательно бывало в практике обстоятельств, – и каждый раз Белов, соблазнённый азартом, заново не верил. Как дешифруем текст, так яростные изощрения реки должны скрывать некую возможность…
Зуев оглянулся, Белов быстро показал ему движение. Он с силой двинул ладонью вперёд, потом влево и закрутил вывернутый кулак. Зуев кивнул, не до конца понимая. Да и Белов не объяснил бы, что означает последняя фаза: нечто вопросительно-решительное. Он сглотнул огонёк холода и врезал весло.
На мгновение, набирая ход, чтобы превзойти течение, Зуеву показалось, что сейчас они как раз вонзятся в лежащий посередине прохода камень, и, как постороннее, сквозь неподвижный мозг прошло соображение, нельзя ли, в самом деле, перескочить через него. Но руки почувствовали иное. В двух метрах ото лба Белов резко затабанил левою лопастью, а Зуев сработал три гребка правым, – и байдарка изменила курс. Её бросило бортом на камень, тут же и отжимая от него, и удар пришёлся в водяной жгут. Белов вновь переложился в струю, – траектория этих мгновений напоминала зигзаг молнии. Байдарку накренило, Зуева с головой окатило гребнем, и он завис, медленно удивившись прозрачной близости дна, но Белов дёрнул и выправил корпус. Струя теперь полого возвращала направо – где поджидал