Платон выбрал Алину, хохотавшую почти над всем, что он говорил, и забирающую всеобщее внимание на себя.
Тальберг шел возле Лизки, обмениваясь с ней обрывками фраз. Она не отличалась общительностью, и он втрескался в нее скоропостижно и бесповоротно. Красота Алины казалась пластмассовой и вычурной, а Лизка выглядела просто и естественно – имелось в ней что-то, отчего подмывало схватить ее в охапку и унести в пещеру для защиты от диких животных.
В кафе просидели полтора часа. Тальберг поедал глазами Лизку, сидевшую напротив. Его манили ямочки на щеках, проявляющиеся, когда она улыбалась. Ему нравилась фигура, аккуратная девичья грудь, он восхищался длинными светлыми волосами, собранными в тугой узел. Но Лизка, к досаде Тальберга, смотрела не на него, а на Алину и Платона, рассказывавшего анекдоты и отчаянно отпускавшего шутки в попытках произвести впечатление. В конце дня обменялись телефонами и расстались. Тальберг выяснил, что Лизка местная и учится в педагогическом.
Прошло пять или шесть недель, на протяжении которых Тальберг пыхтел над курсовой работой, вспоминал о той прогулке, но не осмеливался позвонить по оставленному телефону. За это время они с Платоном пару раз выходили прогуляться, но ни Алину, ни Лизку не встречали, хотя Тальберг силился разглядеть ее фигурку.
Дальше случилось страшное. Когда Тальберг сидел дома поздно вечером и ломал мозг в попытках объяснить физический смысл кривой на графике, пришел Платон. Но не один.
– Смотри, кого я встретил, – он показал на улыбающуюся Лизку.
– Привет, – поздоровалась она, стоя на пороге комнаты, и тут же исчезла, увлеченная крепкой рукой Платона на кухню пить чай.
Тальберг почувствовал, как внутри упал кирпич, и эхо от падения отдало в череп неприятным звоном. «Опоздал, дурак», – подумал он.
Платон и Лизка проговорили на кухне до самого утра, пока он ворочался в комнате на кровати и безуспешно тщился заснуть, обзывая себя тупицей, дегенератом и неудачником.
Полгода он просиживал над учебниками, пытаясь полностью отрешиться от происходящего, не отрывая от книг слезящихся глаз и доводя себя до исступления. Платон перестал звать на прогулки, всерьез увлекшись Лизкой. Они проводили вместе дни напролет, не замечая Тальберга, являвшегося чем-то вроде мебели, по чистой случайности, занимающей пространство подле них.
Иногда Платон просил погулять часок, чтобы побыть наедине с Лизкой. Тальберг покорно гулял в одиночестве, с расстройства съедая по три мороженных за раз и сидя с кислым лицом на скамейке перед домом в ожидании, когда в окне их съемной квартиры загорится свет.
– Слушай, Дим, а давай ты заведешь себе девушку, и мы будем дружить парами, – как-то предложил Платон. Тальберг уклончиво ответил, что в этом семестре у него гора предметов и он не успевает с рефератами.
– Как хочешь, – беззаботно сказал Платон.
Раз в неделю Лизка оставалась