– Игорь, – Ольга покраснела и внимательно посмотрела мне в глаза, – мне хочется, чтобы ты стал моим… Ты понимаешь меня?
Тут я понял, что попал в засаду, из которой мне так просто не выкрутиться. Эта чертова акселератка, которой через две недели исполнится только тринадцать, начитавшись наших книжек про любовь и повинуясь действию африканских генов своего великого деда, решила резко повзрослеть, затащив меня в постель. В общем, «играй, гормон!» В этот раз я сумел выкрутиться, но если эти попытки будут продолжаться, то… Мне теперь надо быть сапером, который не имеет права на ошибку.
И самое главное – мне совсем не хочется расставаться с этим милым бесенком. Эх, быстрее бы она повзрослела…
25 (13) ноября 1877 года. 14:05. Артиллерийский полигон ГАУ под Петербургом
С Ладожского озера дул пронизывающий холодный ветер и фейерверкеры, закончившие готовить все необходимое для опытно-показательных стрельб, теперь неуклюже переминались с ноги на ногу, украдкой покуривая и пряча озябшие ладони в рукава шинелей.
Начальник Обуховского завода, полковник по Адмиралтейству Александр Александрович Колокольцев, полный тезка императора, достал из кармана часы и щелкнул крышкой. Пять минут третьего. Но, как говорят в таких случаях: «Начальство не опаздывает, начальство задерживается».
Но, вот, кажется, и их императорское величество. На дороге, ведущей из Петербурга, показалась карета, за которой скакали казаки императорского лейб-конвоя. При виде кареты солдаты оживились, туша папироски и строясь перед орудиями непривычного для этих времен вида.
Подскакавший первым начальник лейб-конвоя, флигель-адъютант царя и его личный друг граф Сергей Дмитриевич Шереметьев, легко соскочил с коня и с легким поклоном открыл перед императором дверцу кареты. Его императорское величество Александр III сошел на грешную землю, величественно осмотрелся и кивнул. Выстроившиеся у орудий артиллеристы под его взглядом выкатили грудь колесом и старательно ели царя глазами. Когда им еще доведется вот так, вблизи, увидеть российского самодержца. Следом за царем из кареты вышел его новый друг, штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев, командир Императорской Гатчинской роты особого назначения, не имевший, впрочем, в Российской империи никаких иных официальных чинов или должностей.
Граф Шереметьев первое время довольно сильно ревновал своего царственного приятеля к его новому знакомому, который, казалось, овладел всем вниманием и всеми помыслами нового императора. Но потом они как-то встретились, разговорились и даже подружились.
Николай Арсеньевич оказался человеком умным, начитанным, способным с тонкой иронией рассказать о тех или иных событиях. К тому же они с Сергеем Шереметьевым сошлись во взглядах на самобытность русского народа. Окончательно сердце графа растопила подаренная ему распечатка историко-философского труда «Великая Степь и Древняя