Женя однажды был свидетелем такой покупки – самое удивительное, что мама того пацана даже не произнесла сакраментального «А что надо маме сказать?». И ни слова про пресловутый стакан воды в старости. Просто рассчиталась и бросила ему: «Пойдем». Как будто купила грохотку яиц в «Ашане».
Песочница уже давно канула в Лету, а они с Рахманиновым – нет. Все так же стоят и рассматривают дорогие игрушки.
Родители полагали (и надо отдать должное, вполне справедливо), что телефон во внутреннем кармане рахманиновской куртки проживет яркую, но недолгую жизнь. «Через день его хулиганам отдашь», – отрезала мама, когда Рахманинов заикнулся о телефоне. Глагол мамой подобран был как нельзя более точный – она не говорила: «У тебя его отберут», потому что «отобрать» подразумевает хоть какое-то сопротивление.
Узнающая уже их продавщица, вечно жующая жвачку неформалка с беспросветно-черными волосами и пирсингом в носу, вызывающе на них смотрела – двое доходяг с квадратными портфелями и сменкой в тряпичных мешках могли доконать кого угодно только одним своим присутствием. На всякий случай она старалась сразу спрятаться за наушниками от случайных вопросов в духе «Сколько мегапикселей камера?» и «Сколько мегабайт памяти?».
– А вообще, так нельзя делать, как она делает, – бурчал Рахманинов на выходе из подземного перехода. – Клиент всегда прав.
Пошатавшись еще минут 40, два недовольных «клиента» покупали тархун и шли домой.
Глава 2
prohibition [prəʊɪ'bɪʃn] – сущ. запрет, запрещение
injustice [ɪn'ʤʌstɪs] – сущ. несправедливость, беззаконие
helplessness ['helpləsnəs] – сущ. беспомощность, беззащитность
Шли обычно к Рахманинову. Его дом был почти на самом вокзале – сидя на кухне, вся его семья отчетливо слышала, какой поезд и с какой платформы сейчас отправляется.
Их полуторка пахла так же, как пахнут все остальные полуторки в этом районе: немного водки, немного дешевых сигарет, плесени и шпрот.
В дверях их встречал изрядно помятый глава семейства – одет он был в растянутую до колен майку, заменяющую ему штаны.
«Здорово, молодежь», – басил он и шаркающей походкой удалялся в комнату. Лысоватый и с короткими усами, он был похож на изрядно запустившегося Лукашенко. Правда, разговаривал не так смешно.
Из развлечений у Рахманинова были только телевизор «Филлипс» и музыкальный центр в зале. И если уснет отец – змейка на его черно-белой нокии.
Там же стоял мутный аквариум, в котором каким-то чудом еще теплилась жизнь в виде двух дешевых декоративных рыбок. Музыкальный центр служил продолжением стола, вмещая не поместившуюся на нем пепельницу и поднос со шкурками от колбасы, из-под которого он отзывался хриплым голосом Аллегровой.
Отец, обнажив волосатый