Строганов достал из-под ризы фляжку:
– Вот, выпей, это укрепит тебя, и попытайся встать, после все узнаешь.
Император машинально взял фляжку, но глотка не сделал, его глаза на миг безумно взглянули на старого приятеля:
– Уж не заговорщик ли ты? Это яд?
– Саша, Саша, я уже восемь лет как монах Зосима, и мирские дела меня не интересуют. Вот ты силишься понять Бога. А того не понимаешь, что никто: ни выдумщик Голицын, ни многоумный раввин ни ученый мулла, ни даже я – объяснить тебе ничего не смогут. Тут годы посвятить нужно, много узнать, много почувствовать, многому научиться. Ты только тогда Его узришь, когда, суету оставив, сможешь каждый день жить так, словно впереди вечность и одновременно день этот последний. Сможешь ощущать радость бытия, и все в мире станет неважным для тебя. Вот хоть бы сейчас Бог тебе дает, а ты противишься. Впрочем, как знаешь. Время пришло. Или идем вместе, или я ухожу один.
Александр на секунду закрыл глаза. После того как он открыл их вновь, блеск безумия исчез. Он приложил к губам флягу, сделал несколько глотков. Это была какая-то настойка. Явственно чувствовался вкус коньяка и горечь трав. Тепло разлилось по телу. Силы вернулись. Он сделал усилие и поднялся. Монах накинул на его плечи рясу, натянул на голову клобук капюшона и, поддерживая, повел его к черному ходу.
Как только они скрылись в коридоре, посреди комнаты бесшумно открылся люк, ведущий в цокольный этаж, в котором располагалась кухня и другие необходимые службы, и в нем показались две черные фигуры, несущие тело человека, одетого точно в такое же, как и было на императоре, белье. Они уложили тело его на кровать, укрыли одеялом и исчезли в черном проеме подвала. Все стало так, как и было четверть часа тому назад.
В ту ночь все обитатели таганрогского дворца спали необычно крепко. Даже дежурный офицер уснул, прикорнув на стуле в приемной.
Утром больного, как обычно, осмотрел доктор. Он вышел к собравшимся в приемной с печальной вестью:
– Государь Александр Павлович скончался…
В это время всего в квартале от дома градоначальника Папкова в просторной светлой комнате на широкой кровати очнулся от ночного сна теперь уже бывший император всея и Малыя и Белыя Руси, царь Финляндский и король Польский.
Пробуждение его караулили чернобородый иеромонах и низенький пожилой татарин в цветастой тюбетейке с жидкой бородой.
– С добрым утром, Саша, – обратился к больному бывший граф Строганов. – Не говори ничего, выслушай меня внимательно, прежде чем скажешь первое слово.
Александр прикрыл глаза, припоминая произошедшее ночью. Это не укладывалось в голове. Он, император всероссийский, украден. Он вырван из привычного круга жизни. Постылого круга. То, чего он так страстно