– Хорошие новости, – сказал он. – Никакого отторжения.
О! Так это он делал мне операцию. Похоже, мы все-таки уже встречались.
– Мы сняли кожу с двух участков прямо под вашими ключицами. – Он указал на повязку на моей груди, и я на самом деле в первый раз обратила на нее внимание. – Мы снимем повязку через пять-шесть дней и дадим ране подсохнуть. Потом корочка отвалится, и все заживет. Конечно, останется шрам, но когда нарастет новая кожа, можно будет использовать разные мази, чтобы сделать его менее заметным. А лет через десять вы даже не будете видеть его.
Десять лет! Если бы в этот момент я что-нибудь пила, я наверняка подавилась бы.
Но он невозмутимо продолжал:
– Мы пришили кожу с груди на переднюю часть шеи и на трапециевидную мышцу. Там, конечно, будут еще шрамы. Но вы сможете прикрывать их волосами. – Он улыбнулся. – Так что завязывать волосы в хвостик вы больше не сможете.
– А почему нет повязки на моем лице и на шее? – спросила я.
– Как только начинается процесс заживления, мы предпочитаем оставлять эти участки открытыми и просто накладывать на них мазь. Их не нужно бинтовать. Но вам какое-то время придется носить одежду с открытым плечом с этой стороны. Просто покупайте дешевые футболки и отрезайте левый рукав и горловину. – Он рассмеялся. – Вы будете выглядеть как подравшийся футбольный фанат.
Но мою мать это не развеселило.
– А что будет с лицом?
У меня расширились глаза. С лицом? Я не помнила, чтобы кто-нибудь упоминал мое лицо.
Врач посмотрел на мою маму так, словно только что заметил ее. Потом обратился ко мне:
– Наверное, вы рады, что ваша мама здесь.
– Рада, – ответила я.
Но мама продолжала трагическим шепотом:
– Я даже не могу спокойно на нее смотреть.
И в этот момент я осознала, что она была права.
– На лице были ожоги второй степени, – сказал врач. – Сейчас это волдыри, которые превратятся в корочки и будут страшно чесаться, но если она не будет их расчесывать, шрамы будут минимальными. Через три недели все заживет.
Моя мама подходила ко всему основательно:
– Минимальные шрамы означают отсутствие шрамов?
Но она хотела слишком многого.
– Я не даю никаких обещаний, – сказал врач, отвозя тележку с компьютером на место. – Мы сделаем все, что от нас зависит, и, надеюсь, этого будет достаточно.
После того как он ушел, в палате воцарилась мертвая тишина. Здесь не было сводящей с ума какофонии звуков, как в реанимации. Только тихое гуденье кондиционера. Внезапно я услышала мамино всхлипывание.
Я повернулась к ней. Она стояла лицом к окну, крепко сжав пальцы в кулаки.
– Мама, прекрати, – сказала я.
– С тобой все будет в порядке, – ответила она мне, словно возражая.
– Возьми себя в руки. – Я снова закрыла глаза. Я очень устала.
– Ты была безупречно красива, – сказала она, наконец. – Неудивительно, что Чип слишком подавлен, чтобы навестить тебя.
У моей мамы был удивительный талант ухудшать ситуацию.