- Что за идиотская манера жарить яйца по утрам?– сдерживая позыв к рвоте подумала Танька и прижалась к горячему боку Алексея. Муж сонно пробормотал нечто нечленораздельное, собственническим жестом обвил Танькину талию своей крепкой рукой. В голову девушки пришла крамольная мысль – остаться дома, рядом с Лёшей, чтобы, тесно обнявшись качаться на волнах дремоты и чистой, незамутнённой дневными тяжёлыми думами, нежности. И пусть весь мир подождёт. Ведь ему – этому треклятому миру, глубоко наплевать на Таньку с её проблемами, желаниями и обидами на судьбу. Так, что же такого страшного произойдёт, если Шарикова один – единственный разочек наплюёт на него? Но нельзя!
Танька поцеловала Лёшу в колючую щёку и встала. Холодный пол обжёг ступни. Девушка выругалась. Вот не Обломов она, чтобы, встав с дивана, в тапки попадать! А ведь умение, надо признать, довольно полезное, учитывая условия проживания. Отопление их общаге так и не дали, хотя толстенький депутатик перед выборами слёзно им его обещал в обмен на голоса. Общежитие депутатику поверило, люди вообще склонны верить в хороших дядь, наделённых властью, проголосовало, но отопление и горячую воду так и не получило.
Тишину сонной комнаты разорвал рёв рингктона.
– Фу, ну и гадость! – подумала Танька, натягивая спортивный костюм. – И без того тошно на работу идти, а ещё и эта музыка противная! Сменить что ли?
Разумеется, Танька имела в виду рингктон, а не работу. Но через секунду отказалась от этой идеи. Есть ли разница, под какие звуки просыпаться? В конце концов, в шесть утра любая, даже самая красивая мелодия покажется смехом демонов в центре ада.
Чертыхаясь, Танька елозила по пыльному полу босыми ступнями, продолжая искать тапки.
– Ну, где же вы?– злясь не то на себя, не то на вредную обувь, вздумавшую играть в прятки, бормотала Шарикова.
Наконец, нашарив искомое, она выдохнула, с благоговением ощущая мягкость тёплого ворса тапочек, взяла с тумбочки зубную щётку и пасту, перекинула через плечо полотенце и вышла в коридор. Общага ещё спала. В воздухе стойко висел запах перегара, немытых тел, неисправной сантехники и гниющих остатков вчерашнего пиршества. Танькины шаги по кафельным плитам показались ей слишком громкими в утренней тиши коридора. Танька щёлкнула выключателем и вошла в туалетную комнату. Тусклый свет лампочки, обмазанной зелёнкой, осветил всё убожество обстановки. Несколько кабинок с унитазами и огромными булькающими бочками под потолком справа, слева – ряд пожелтевших от старости и ржавчины раковин. На полу лужи мутной мыльной воды, в углу засохшая клякса чьей – то блевотины.
Танька повернула вентиль, поёжилась, чувствуя как водяные капли отскакивают от грязной ржавой поверхности, рикошетят ей на грудь и шею. Она подставила ладони под звонко бьющую струю, поднесла пригоршни полные воды к лицу.
А ведь у них с Лёшей всё могло бы быть и квартира, и красивая мебель, и натяжные потолки, и огромный шкаф-купе во всю стену. А ещё, Танька обязательно завела бы рыжего персидского кота. Шариков неплохо зарабатывал на кафедре, и уже была отложена сумма на первый ипотечный взнос. Ах, если бы не эта проклятая авария, после которой Лёху собирали по частям! Вот тогда, Танька убедилась в правдивости поговорки о том, что друзья познаются в беде. Стоило друзьям и многочисленной родне узнать о том, что Шариков навсегда останется в инвалидном кресле, как они тут же прекратили общения не только с Лёшей, но и с Танькой, словно боясь от них заразиться несчастьем.
К большому Танькиному облегчению, Лёша не стал геройствовать, и полным патетики голосом вопрошать:
– К чему тебе, такой молодой и здоровой бабе, жалкий инвалид?
Напротив, покинув постылые стены больницы, Алексей сразу же нашёл себе работу на дому, стал писать для студентов курсовые и дипломные. Платили мало, гораздо меньше, чем он когда-то получал, но всё же, это были живые деньги.
Отложенная на первый взнос сумма, вся, до последней копейки ушла на оплату консультаций профессоров, на лечение, которое совершенно не приносило результата, и на экстрасенсов. Последний доктор, приехавший из столицы, бросив в сторону Шарикова мимолётный взгляд, безапелляционно заявил, что в России Лёху на ноги не поднять, нужно ехать в Германию. Вот, только где взять денег? Зарплаты медсестры едва хватало на оплату коммунальных услуг да на питание, продать им было нечего, а друзья и родственники сбежали, словно крысы с тонущего корабля.
Танька была готова на что угодно, даже вступить в ряды представительниц самой древней профессии, вот только кому она нужна, толстенькая, коротконогая, очкастая?
Покончив с утренним туалетом, Танька поспешила на кухню. Там тоже царила тишина. Лишь дядя Ваня скрёб вилкой по сковородке, доедая свою яичницу. Жильцы вчера пировали, потом дрались, потом плакали и мирились, и, наконец, под утро, устали. Теперь спали, набираясь сил для новых подвигов. А Таньку её подвиги ждали прямо здесь и сейчас. Ведь какое мужество надо иметь, чтобы пробраться к плите, минуя осколки разбитых бутылок,