Глава 8. Артемия
Эмир полулежит на возвышении, устланном горой мягких подушек. Все остальные кочевники сидят на войлоке, сложив под себя ноги. С появлением меня голоса смолкают и воцаряется тишина. Мягкий войлок гасит звук моих шагов. Эмир Симбир с интересом разглядывает меня, скользя узкими глазами по телу, всё ещё затянутому в доспехи. Меня останавливают за несколько шагов до его «трона» и болезненным тычком по задней стороне икры заставляют опуститься на колени.
– Поднимите, – лениво велит эмир, – и снимите с неё доспехи. За ними невозможно разглядеть её фигуры. Может, их женщины не так хорошо сложены, как о них говорят.
Несколькими резкими движениями молчаливые стражники сдёргивают с меня доспехи. От грубых движений рвётся и рукав просторной рубахи, сейчас мокрой от пота и прилипшей к телу. Стражники бросают доспехи на войлок и туда же летит оторванный рукав под одобрительные громкие возгласы кочевников.
– Поверните её спиной. У нас принято оценивать хорошую кобылу сзади.
Слова эмира тонут в громком хохоте. Советники, предводители улусов и военачальники оглушительно ржут, хлопая себя ладонями по ляжкам.
– На самом деле белая шлюха, – смакует свои слова эмир, – а то по грязному окровавленному лицу было непонятно, какого цвета твоя кожа.
Симбир отличается от числа своих военачальников. Эмир достаточно молод, ему едва ли около сорока. Он из тех, кого называют тонкокостным. Узкие плечи и длинные руки, худое лицо. Может, он не столь силён физически, как тот же Отхон-бай, но его глаза и тонкие губы выдают противника иного рода. Не зря именно ему удалось объединить под своим началом семь враждующих улусов. С одного взгляда становится понятно, что ему по вкусу жестокие удовольствия – такой будет, не отрывая взгляда, смотреть на то, как его жертву разрезают на лоскуты и смаковать при этом свой ужин.
Эмир хочет сказать что-то ещё, но в кибитку входит ещё один миркхи́ец.
– Эмир, к вам просится жена.
– Какая? Их у меня четверо.
– Оюна, мой господин.
– Скажи, что я приму её позже.
За пределами кибитки слышится высокий недовольный женский голос. И эмир, вздохнув, кивает:
– Нет, всё же запусти её сюда.
Миркхиец отходит назад и отдёргивает полог, впуская женщину. Она семенит коротенькими ножками к трону, бросая на меня взгляды, полные ненависти.
– Что тебе, мать моих сыновей?
– Убей ведьму немедля. Она угрожала твоим сыновьям. Говорила о злых духах, что может напустить на них.
– Вот как? И когда же она успела это сделать? Стража?
– У входа в вашу кибитку, эмир, – подаёт голос один из стражников.
– О, на твоём пороге… И она ещё жива? – возмущению Оюны нет предела.
– Я непременно разделаюсь с ней так, как посчитаю нужным. А теперь ступай, Оюна. Я приду к тебе вечером.
На лице женщины расплывается улыбка, и она, торжествующе взглянув на меня, спешит