Нелепо задирая ноги в сланцах, которые увязали в песке, он двинулся к дюнам. Но, не дойдя до них, испуганно вздрогнув, остановился, услышав зарождающийся в небесах быстро усиливающийся гул. Он поднял глаза к небу и вскрикнул: со зловещим воем в море пикировал горящий самолёт!
– Мама дорогая, второй! Что делается, что делается! Не соврала цыганка, падают самолёты. День только начался, а это уже второй. Что же здесь делается, что делается, а?! – прошептал он, с напряжением, ожидая падения самолёта.
Вслед за допредела усилившимся воем, раздался оглушительный взрыв. Караваев пригибаясь, бегом преодолел гряду дюн, пустошь с сухим кустарником и выбежал к шоссе.
По многополосной автостраде с односторонним движением, с невероятной скоростью нёсся плотный поток машин. Из дорожного указателя следовало, что до города девять километров.
«Неблизко, однако», – пробормотал Караваев и пошёл по пыльной обочине, периодически поднимая руку в надежде, что кто-нибудь остановится и подбросит его до города. Машины проносились мимо, обдавая его пылью и выхлопами глушителей. Когда он в очередной раз остановился и поднял руку, размалёванная девица из ярко-красного кабриолета метнула в него пивной бутылкой, но он увернулся. Из другой машины какой-то юнец обложил его крепким матом, показывая кулак с вытянутым средним пальцем, а через мгновенье ему пришлось резво отпрыгнуть на обочину: «Мерседес» с затенёнными стёклами, нёсшийся в общем потоке задним ходом чуть не сбил его. Караваев оторопело приостановился, провожая взглядом сумасшедшего лихача. Машины шарахались в стороны, сигналили и моргали фарами, но «Мерседес» продолжал, неимоверно виляя, задевая не успевших увернуться, мчаться задним ходом.
Караваев, было, собрался продолжить путь, но тут, из медленно ползущего грузовика, по нему открыли стрельбу из автомата. Пули были настоящими – они вздыбили буранчики пыли у его ног, засвистели над головой и он с криком: «Атас, пехота!», сообразив, что всё серьёзно, шепча: «Свят! Свят! Свят! Не в добрый час я сюда явился», – кубарем скатился с дорожной насыпи в давно некошеный бурьян.
Он долго лежал на животе, закрыв голову руками. Когда же поднялся с земли, то уже не рискнул идти по обочине, трезво решив, что бережёного Бог бережёт. Он пошёл параллельно шоссе, вдоль леса, на безопасном от дороги расстоянии.
Шёл быстро, не останавливаясь, по хорошо вытоптанной тропке, но вскоре был вынужден остановиться: шоссе упёрлось в круговую развязку, от которой в разные стороны лучами разбегались несколько дорог. Опасливо озираясь,