─ Это может помешать оценить букет! – не удержался и съехидничал я.
─ Хм. – Петрович щелкнул зажигалкой у себя перед носом.
Я поудобнее – уже прилично к тому моменту находился – устроился в кресле.
─ Скво поехала в Авейру, можно курить! – мой собеседник с довольным видом выпустил струю табачного дыма.
Жил Петрович с женщиной родом откуда-то из Центральной Африки. На стене висела ее фотография – за стеклом, в простой деревянной рамке.
─ Она у тебя молодая. Лет двадцать семь?
─ Скажешь тоже! Сорок семь почти. Сохранилась хорошо. А потом, это ж фотка…
Приземистая бутыль, сыр, сигареты в мятой пачке… Джентльменский набор, достойный полуночной детской песочницы в недрах Медведкова.
Бурунзин рассказывал о жизни в бывшей глобальной империи, имевшей когда-то богатейшие колонии в Южной Америке, в африканских и азиатских регионах.
─ Федор, здесь скромные университетские преподаватели – представь, что у этих людей в головах, – нанимают горничных! – возмущался Петрович, разражаясь кашлем курильщика. – Тебя – кхе-кхе-кхе! – просто не поймут, если ты с таким социальным статусом, сам прибираешься дома. В свою очередь горничная, если она из местных, раз в неделю тоже приглашает горничную. Чтобы… испытать гордость за то, что у нее дома за нее делают грязную работу другие. Кхе-кхе…
Я вспомнил кварталы Рибейры и Мирагайи с парусами сохнущего на фасадах белья. И по всему Порту – целые улицы обветшавших, выставленных на продажу, а, по сути, кажется, брошенных, домов…
Подстегиваемая рубиновым портвейном беседа стала походить на разговор старых приятелей. Обращение на ты приобрело новое – естественное – звучание.
─ Петрович, я очень хотел писать… не так, конечно, как Керуак, но талантливо, страстно… У меня не было стимуляторов, которыми пользовался Джек, даже ни одной записи Чарли Bird Паркера, чтоб хоть как-то сымитировать атмосферу, в которой писалась «спонтанная проза», но я портил бумагу, испещрял записями экран 386-го компьютера. Под виниловые пластинки «Роллинг стоунз» или «Калинова моста». Под крепкий чай. Под растворимый кофе. У родителей в Драченах. В комнате общежития на «Студенческой», сданной мне на несколько месяцев аспиранткой из Коломны…
Я вспомнил, как в нише той каморки без санузла – за занавеской на одной из полок – обнаружил бутылку водки, а в шкафу – еще пахнущий молодой женщиной бежевый кружевной бюстгальтер. Выпить не с кем. И женщины к лифчику не прилагается…
Обрился наголо.
Рванул в Питер. Там холодина. С Балтики сильный влажный ветер, а я в одной джинсовой рубашке. Хорошо, свежая лысина прикрыта модной бейсболкой. Знакомый сводил в местное отделение Армии спасения, чтобы я утеплился. Сфотографировался с петербургскими приятелями на фоне Казанского собора и на крыше на углу Невского и Владимирского