– Отлично! Приглядывай за дорогой!
Так, с чего начнем? Снять ремень, на котором только небольшой патронташ с тремя кармашками и штык-нож. Эге, а где все остальное? Не с тридцатью же патронами он воевать собирался? Ладно, с этим можно разобраться потом, а сейчас нужно узнать – где его дружки и не свалятся ли они нам на голову в ближайшую минуту.
– Name, Dienstgrad, Regimentsnummer! Antworten, Arschloch![1] – рявкнул я на немца, сопроводив слова мощным пинком ногой по ребрам.
Свободное владение немецким языком – добрая традиция моей семьи. Наша фамилия похожа на еврейскую, но на самом деле в предках у меня числились немецкие бароны с приставкой «фон». Причем самые настоящие, а не какие-то там «остзейские». Когда-то давно, в восемнадцатом веке, младший сын нищего баронского рода фон Глейманов поступил на службу к русскому царю. И все его потомки тоже отдавали свои жизни на русской службе. В общем, стали Глейманы простыми русскими людьми, даже приставка «фон» где-то потерялась. Один из представителей нашего рода, мой прадед, прапорщик военного времени, сделал в восемнадцатом году правильный выбор – вступил добровольцем в Красную Армию. И умудрился сделать карьеру – дослужиться до должности командира полка. Правда, сорок первый год прадед не пережил, доблестно погибнув где-то под Уманью. Однако любовь к «родному» языку он деду привил, а дед потом отцу, а уж после они оба – мне. Я даже учился не в простой, а в спецшколе, где все предметы преподавали на немецком. Так что «языком Гёте и Шиллера» владел свободно. Что очень помогло мне десять лет назад – я получил хорошую работу в совместной российско-немецкой строительной компании. Меня даже три раза посылали в Ганновер на полугодовые «курсы повышения квалификации». И за время таких командировок я чрезвычайно обогатил свой словарный запас сленгом и ругательствами.
– Nicholaus Merten. Schütze. Und der Regimentsnummer sage ich nicht![2] – огорошил пленный. – Wer seid ihr? Ihr seid doch keine Militaergeheorige! Wie habt ihr die Soldaten der Wehrmacht anzugreifen gewagt?![3]
– Ах ты, сука… – почти весело сказал я, примериваясь хорошенько пнуть обнаглевшего ганса в раненое плечо. Чтобы сразу мозги прочистились. Но меня внезапно позвал Барский.
– Игорь! – каким-то странным голосом громко позвал Миша. – Игорь, подойди сюда!
Я резко встал и обернулся. Мелькнула мысль, что возвращаются немцы на броневике. И не одни, а с подкреплением. Но нет – Миша не смотрел на дорогу. Он в упор глядел на лежавший на клумбе ворох тряпья, вокруг которого пять минут назад фоткались фашисты. И что тут особенного? Я присмотрелся, и вдруг пелена упала с глаз – это был вовсе не тюк с тряпьем. Посреди желтеньких и красненьких цветочков ничком лежала женщина. А поверх нее лежала большая мохнатая собака. Так вот где смотрительница переезда и ее единственный защитник!
Причем креативные европейцы не ограничились простым убийством пожилой женщины и собаки. Из их трупов они создали артобъект – железнодорожнице подогнули колени и задрали юбку, а собаку разместили на ее ягодицах. Некрофилы, блядь…
Волна горячей ярости затопила