Отпустил Сфендослав маменькино оружие да охлопал ладони, словно пыль с них стряхивая, сделав лик свой княжеский довольным да беспечным, мол тела нет, и нет проблем, маменька. Матерь, получив обратно посох увесистый на повтор замахиваться не стала, одумалась, но побурлив да покипев внутри себя время долгое, грозно повелела сыну бестолковому:
– Пойди, проспись, позорище! Завтра поутру разговор к тебе будет нешуточный. Хватит с меня твоих приблуд да распутства пьяного. Решать с тобой буду ни по-хорошему. Вопрошать буду перед родами русинов благородных да доблестных, а нужен ли такой князь краю нашему. Надоело мне за тебя дела править да за твои непотребства ответь держать.
Матерь снова приняла степенный вид, успокаиваясь в чувствах растерзанных, да уже совсем другим говором, надменно-властно потребовала:
– Уйди с глаз долой.
Сфендослав бородку рукой огладил, кудри чёрные пальцами вычесал. Заозирался вокруг по полу, в тщетных поисках рубахи брошенной, но толи не очень хотел найти, толи это было действо нервное от приговора услышанного, но он с видом растерянным, как щенок нагадивший, нетвёрдой походкой поплёлся к выходу, в одних штанах нательных, босиком да без шапки княжеской.
Когда Матерь хмурым взором сынка выпроваживала до дверей дубовых распахнутых, лишь тогда заприметила плясуна доморощенного, коему было трын-трава до пояса да море синее по колено самое.
Только Дунав теперь не топал, как давеча, а с силой зверскою всё тело скручивал да закрытыми глазами слёзы выдавливал. Издавая еле слышный ни то стон души, ни то сильно приглушённый рёв телесный с зубовным скрежетом.
Подошла Матерь к дружиннику да по спине легонько стукнула. От чего Дунав распрямился в раз, зенки выпучил, вокруг озирается, а в глазах полная бестолковщина, словно в другой мир вывалился, чудный, да ни разу невиданный. Лишь узрев пред собой Матерь, очухался.
– Ты прости меня, Преслава свет Олегова, что-то я нынче не в ту голову видно, зелена вина залил. Похоже, пора с этим делом завязывать.
– Добрая мысль, Дунавушка, – неожиданно мягко застелила матёрая, – иди-ка, проспись горемычный мой. Завтра к тебе дело будет. Дело важное.
– Дело говоришь, сударыня, – устало вторил ей в ответ добрый молодец, – хватит дурака валять, надо и спать когда-нибудь, с последующим опохмелием.
Размяк Дунав чреслами, сгорбатил спину усталую да побрёл на выход вслед за княжичем, но по его настроению расквашенному, ни в палаты свои постойные, а куда глаза глядят. Хоть куда, лишь бы на простор какой, на свежий воздух, до ветерка живительного.
2. Коли по утру тебе хуже некуда, знать с вечера было лучше лучшего. Почему за всё хорошее нас жизнь обязательно наказывает? Притом, чем лучше было давеча, тем наказание суровее
Просыпался Дунав мучительно. Во-первых, не мог понять, где он находится. Во-вторых, что с ним вообще делается. В-третьих, какая сволочь над ухом так нудно ноет однообразно