Я стала работать с ее чувствами по отношению к травме насилия. Постепенно произошли выход и переработка травматического материала. На это потребовалось двадцать консультаций. Первые десять сопровождались кошмарными сновидениями, которые Анна приносила на терапию. Ей снился насильник, снилось, что он преследует ее. Сны были настолько реалистичные, что ночью она просыпалась с криками и пугала мужа.
В истории Анны мы видим, что в ее семье была контролирующая, тревожная мать и нарциссичный, пассивный, отстраненный отец. У родителей Анны не было душевной близости в отношениях. Мать контролировала и мужа, и дочь. Ее тревога была настолько сильна, что она выливала ее на девочку. Мать препятствовала естественному развитию дочери, гиперопека и контроль сделали Анну «тепличным растением». Не имея необходимого опыта общения со сверстниками и противоположным полом, Анна попала в группу риска. Именно такие «тихие», скромные девушки привлекают внимание маньяков. Не сумев противостоять нападкам насильника, она стала его жертвой. Изнасилование еще больше деформировало ее сексуальность. Она закрылась от общения с мужчинами. Вячеслав сам в некотором смысле выступал в роли «насильника», грубо нарушая границы Анны. Он не может или не хочет услышать ее тело, ее потребности. Анна, по понятным причинам, не готова рассказать мужу об изнасиловании. Каждый половой акт для нее сопряжен с болью. Это еще больше отдаляет супругов. Тело, пытаясь избежать дискомфортной ситуации, блокирует сексуальное влечение. У Анны не возникает возбуждения не только в сексе с мужем, но и во время мастурбации. У Вячеслава появляется любовница. Узнав об измене, Анна еще больше травмируется. Ситуация усугубляется.
В работе с Анной я столкнулась с ее глобальным недоверием к миру. Она долгое время проверяла меня. Это выражалось в том, что она выдерживала дистанцию, дозированно рассказывала о себе, на консультациях постоянно наблюдала за моей реакцией. Это происходило, потому что в детстве она не могла доверять своим родителям. Те всяческими способами показывали ей, что она является для них не ценностью, а скорее средством для осуществления их желаний и фантазий. Ее яркая индивидуальность была перемолота жерновами деструктивного родительского сценария. Чтобы отвоевать свободу, ей приходилось прятаться и притворяться.
Первые полгода терапии Анна не могла опереться на меня, не доверяла мне и часто чувствовала себя незащищенной. Она не использовала терапию как ресурс и бессознательно тем самым задерживала восстановление своей психики и сексуальности. Она прощупывала меня, определяя для себя, можно ли мне доверять. Не стану ли я обесценивать ее так же, как ее родители. Когда она почувствовала себя со мной в безопасности, она стала более откровенной и активной. Сама устанавливала правила, границы, брала инициативу в свои руки. Меня это радовало, это было показателем прогресса в терапии.
Моей задачей было стать для Анны «достаточной» матерью, на которую можно было бы положиться. «Достаточная