Рэбэ. Вот! Не от мира…. Он не в миру. Он болен. Больных не казнят.
Мария. Но как же ему помочь? Ты учёный, скажи.
Рэбэ. Думаю, ты и сама знаешь ответ, Мария, хотя и не можешь признаться в этом себе. Одно ясно, что Риму нужна провокация, чтобы ещё крепче стянуть петлю на нашей шее. Но Иисус должен покаяться. Да, к чему это? Ах, да. Это разрушит замысел императора и смягчит людей. Ведь не только Рим, но и непримиримые готовы казнить его, считая соглашателем. Он между двух жерновов, и из них вырваться невозможно, Мария.
Мария. Я умоляла его. А он лишь улыбался и гладил меня по волосам.
Рэбэ. Ох, грех гордыни. Дай ещё хлебну. Кисловато, я это, кажется, уже говорил, но при такой жизни… Мы съедаем себя, как стая шакалов, и я спрашиваю себя, как говорят в Риме: кому это выгодно? И ответ лишь один – Риму. А Иисус станет разменной монеткой между сенатом и синедрионом. Горе нам. Отдельные прутики легче переломить, чем вязанку. Иисус – орудие Рима, хотя вряд ли понимает это.
Мария. Вечер сменяет ночь. Ночь – рассвет. А кто сменит его?
Рэбэ. Я-то знаю, знаю, что его помыслы чисты, но народ, угнетаемый народ не поймёт его, Мария.
Мария. Но как мне, слабой женщине, спасти его? Он чист перед Всевышним.
Рэбэ. Знаю. В нём нет корысти, но не время, пойми. Так что если он не отречётся…
Мария (скорбно). Он не отречётся. Я буду молиться за него.
Ребэ. Мать ты или нет?! Испытай последний шанс. Уговори его. Не обрекай его!
Мария. Не знаю, что там твердят о сыне Божьем, но он сын мой. Это я знаю, и приму его волю.
Рэбэ. Мария!
Мария (твёрдо) Помолись за него.
Рэбэ. О, Мария. Я-то, конечно, помолюсь, но народ не поймёт его, и возможно даже… проклянёт. Ты даже не можешь представить, какие беды его поступок навлечёт на всех нас.
Мария. Я прощаю его.
Рэбэ. Ты должна, обязана что-то сделать.
Мария. Нет.
Рэбэ. Видимо, ты забыла, Мария, что и ты часть нашего народа.
Мария. Я всегда была верна нашему Богу. Но.. Иисус – мой сын.
Рэбэ (устало). Что же, я только хотел спасти его. Когда приходится выбирать, один человек или весь народ… Как тяжек выбор твой, Господи. Я устал. Очень устал, Мария. Проклятое время.
Мария. Я знаю его. Он умрёт прежде, чем раскроет в покаянии уста. Покаяние для него сродни самоубийству. Не мне тебе говорить, какой это грех Я оплачу его, но не смогу подтолкнуть к такой смерти. Самоубийству души.
Рэбэ (обречённо). Амэн.
Мария. Я молюсь за него. Помолись и ты, если хоть немного любишь его.
Они замолкают, шепча молитву.
Возле невысокой оливы останавливается Иуда. Из фляги выпил воды и только собрался идти дальше, как дорогу ему перегородил коренастый хмурый человек. Иуда выхватывает спрятанный в складках одежды большой нож.
Зелот. Убери нож,