Жизнь, выгорая свечкой в торте,
Аллюзия на шапито
Дождливым утром на курорте.
«За забором голодные греки…»
За забором голодные греки.
В резервации всё включено.
Маркса тянет читать на рассвете.
А позавтракав, призрак в окно
Не стучится; оковы браслетов.
Две недели украденный рай
У восьмидесяти двух процентов.
Загорай, выпивай, наливай.
Вечереет, воркуют цикады,
Мимо ветром сороку несёт.
Тридцать третьим, как я здесь, распятым
На посадку пошёл самолёт.
Всё проходит известным позором,
Всем не хватит, но память не врёт.
Лето пели голодное хором,
Макароны, тушенка, поход…
А что было вчера за забором?
Не припомнит ни Маркс, ни народ.
«Так мало с самого начала…»
Так мало с самого начала
На Крите жило украинцев,
Что слово «сало» потеряло
Значение и тайный принцип
Употребления; бекон тут,
Как разновидность контрафакта,
Волнами жарясь, вторит понту
Пищеварительного тракта.
В таверне наступало завтра.
С малороссийскими корнями
Официантка Александра
Отчаянно хотела к маме.
Само отсутствие предмета
Национального покроя
Усиливало драму где-то
Визита к Минотавру втрое.
Раскачивая след от солнца
С луны, вторично приводнённый,
Оконца с прищуром японца
Гасила ночь слепая томно.
«Садок вышнэвый коло хаты»
Пригрезился, теплом объятый.
Нэма хрущей, гудуть цикады.
Часть гор – типичные Карпаты.
Так наших за границей мало,
Что мир напоминает гетто.
И лучше бы спасали сало,
А мову збэрэжуть поэти.
«С дистиллированной, а то и чисто…»
С дистиллированной, а то и чисто
Сам по себе изящный синглмольт
Снимает напряжённости разлёт
Симптоматически игристо.
Свобода кажется игрой
Своей, где разновидность виста
Своеобразности впервой.
Пора менять предсказанностью истин
Простой полунеряшливый почёт
Покоя на причудливые числа.
Пиноккио так нужен рот,
Почти как совесть трубочистам.
Поглубже оторопь берёт,
Пониже нотный стан хориста.
Роскошный бас раскатистою мыслью
Расскажет всё, что было, наперёд.
Рай там, где ангел у ворот,
Разыскивает террориста,
Рождая сплетен хоровод,
Роняя