«Но, Петр Никандрович…»
«Иди, иди. Счет уменьшишь, разговор окончен. А и удивил же ты меня, впрочем… Ну – действуй!»
Только тут наконец понял Коломийцев, что от него требуется: написать подложный документ. И начались его мучения. Не мог он подготовить такую бумагу, не получалось. Есть конкретные цифры, факты – как же с ними не считаться? В конце концов он так измучился, что спать почти перестал; а если засыпал, то снились ему отчеты, печати и собственная резолюция на ложной бумаге: «Не разрешаю. Ант. Коломийцев». Просыпаясь, он думал: вот бы действительно так, «не разрешаю» – и баста.
Да, а завтра уже пятница. И, конечно, не спалось. Коломийцев долго ворочался в постели, все думал, думал… Да что думать-то? Пустое все, думай не думай… И оттого, что он наконец пришел вот к этому: «думай – не думай» – накатилось вдруг удивительное спокойствие. В самом деле, если вдуматься, смерть завтра, конец, что ли? А не смерть – то что страшное может случиться? Вот в школе, бывало, вызовут к доске решать задачку про поезда, как они встречаются, промелькнут за столько-то секунд друг для друга, а потом считай то скорость, то пути, то еще что-нибудь… А никак не считается – и страшно станет до ужаса, стыдно, уши горят, сердце колотится, руки трясутся, провалиться на месте – самое желанное, а уж как совсем найдет отупение, то и подумаешь с безразличием: а не все ли равно? И такая тут тоска, а еще больше – ледяного безразличие, что и учитель нечто поймет, «кол» поставит, скажет: пошел вон (мягче, конечно), и потом сидишь за партой, смотришь в окно и думаешь, как философ: да и зачем мне все? Пустяки, пустяки это… и двойки, и учителя, и вообще… И вот с таким почти ощущением заснул все-таки Коломийцев.
Утром, проснувшись, Коломийцев позавтракал на скорую руку и вышел из дому; через пять минут он был уже в автобусе.
В автобусах, где взгляд друг на друга мимолетен, Коломийцев каждый раз отчетливо сознавал, что он не просто Коломийцев, не Антонин даже Коломийцев, но уже Антонин Иванович. Бывало, лет пять назад на его взгляд отвечали молоденькие, стройные девушки, а теперь, сколько ни смотри на них, не обращают внимания. Теперь другие – полнеющие, средних лет женщины посматривают на него с интересом: его крепкая, полная фигура внушает им доверие, уважение. Для них он, верно, прекрасный семьянин, надежный муж, глава…
Обычно в девять, без десяти, Антонин Иванович сидел в кресле, сидел плотно, удобно, серьезно. Он любил бывать в кабинете один, наслаждаясь тишиной, уютом, дневным светом ламп. Каждый раз, мурлыча бессознательно «Во поле березонька стояла…», Коломийцев вынимал из ящичков стола все до единой бумаги и просматривал их. Ему доставляло удовольствие сортировать документы, перекладывать их, просто смотреть на бумаги. Особенно Коломийцев любил побаловаться своей подписью. У него в ящиках было много ненужных бумаг, так вот на них с левого нижнего до правого верхнего угла ему нравилось ставить резолюцию: «Не разрешаю. Ант. Коломийцев».
Когда