– Сначала ты должна многое выслушать, – внезапно заговорил он, не поворачиваясь к дочери. – Я расскажу тебе правду, которую ты должна знать, и о которой даже не догадываешься, прежде чем я стану тебя учить.
Дочь не отнимала от него своего пристального взгляда, изучая на нем каждую морщинку, подергивание скул, когда он с натяжкой произносил каждое слово. Его чисто-мужское лицо, да он сам всегда вселял в ней надежду для нее, он был олицетворением мужества и надежности. Она была за ним, как за каменной стеной. Даже в последние годы, когда он редко бывал дома, она ощущала его присутствие. Если что-то случалось, он тут же был рядом. Как он это делал, она не знала, и это было не важно, главное, что он был. И она чувствовала его сильную отцовскую любовь. У нее был меньший брат, к которому отец не относился так трепетно, как к ней. Она не знала почему. То, что брат Денис был наглым и вредным, не давало повода недолюбливать его. Была причина, совершенно другая. Денис был маменькиным сынком, и было очевидным, как разделились родители в любви к своим детям. Отец не любил и жену, хотя не показывал этого, но дочь все замечала. Раньше она все ссылала на приевшуюся однообразную семейную жизнь, как и у многих, да и мать была не из тех женщин, что могли разнообразить ее. Она была скучной домоседкой. Теперь, повзрослев, дочь ясно видела, что и изначально у отца к матери никаких чувств не было.
– Только ты не восприми это слишком трагично, – сказал отец и, наконец, посмотрел дочери в ее карие глаза. – Что? – Ее взгляд был по-прежнему прикован к отцу. Идентичный, сильный и пламенный взгляд, как когда-то у отца. Теперь его взгляд потускнел.
– Ты меня пугаешь, – ответила она, пытаясь улыбнуться. – Если ты хочешь мне действительно что-то серьезное рассказать, то мы могли бы поговорить об этом где-нибудь в спокойном месте, например, дома. Не обязательно ехать так быстро. И куда мы вообще едем?
– Это входит в план твоей учебы.
– Ты приучаешь меня к быстрой езде?
– Нет, – равнодушно ответил он, наконец, ослабив руки, левую руку высунул в окно. – Мы спешим, – заключил он.
– А-а! – протянула дочь и отвернулась на дорогу.
Ну, ну. Спешите! Весенняя распродажа, Три по цене одного, всем может не хватить!
– Я не шучу. Мы действительно спешим. – Он бросил на нее свой взгляд и вдруг сказал: – а, знаешь, ты никогда не ездила со мной далеко на машине. – Виктор неожиданно переменился и даже попытался улыбнуться, как раньше, но улыбка не получилась. А глаза, казалось, сверкнули. Представляешь, как классно ехать куда-нибудь далеко под музыку да еще под кайфом! – и он тут же начал настраивать радио. – Вот…
Обними меня сильней на прощание
Не сдержала я свое обещание.
Отец в такт закивал головой.
– Папа!?
– Что? Такое не нравиться? Найдем что-то другое.
– Да нет же какая разница. Мы хотели поговорить.
Она поняла, что он решил разрядить обстановку, наверняка резко начал, потому что он задергался. Он и сам это заметил. Его тон, его растерянные движения, взгляд не такой, все это его выдало.
– Да ты права. – Он сбавил звук, и вдруг ведущая с «житомирской волны» объявила: для тех, кто сейчас в пути звучит эта песня… – ты смотри, как будто для нас. – Он посмотрел на дочь, и на его лице сейчас засияла маленькая, но искренняя улыбка. Она не была поддельной. Как у него это получалось, недоумевала дочь, смотря ему в лицо, хотя не первый раз видела, как он мог быстро перемениться.
– Что с тобой сегодня?
– У меня сегодня дивное настроение. Да и в молодости я любил послушать музыку. Бобины, виниловые пластинки и все такое, дискотеки…
– И ты действительно бывал под кайфом?
– Что?
Дочка смотрела отцу в глаза, слегка растянув губы.
– А что? По мне не скажешь? Разве это плохо? Под кайфом не всегда, значит, под наркотиками.
– Это как?
– Это, как в песне, – и Виктор без особых вокальных данных пропел, или скорее проговорил