Воздух в ванной до сих пор был насыщен паром и запахами бальзамов и хвои.
Старлинг видела полоску света под дверью, ведущей в комнату Мэйсона Верже. Свет погас, как только Марго взялась за ручку двери.
Предназначенная для посетителей часть комнаты Мэйсона Верже очень ярко освещалась сверху. Над кушеткой висел вполне приемлемый эстамп – копия офорта Уильяма Блейка[36] «Первый день творения» – Господь меряет землю циркулем. Рама была задрапирована черным – знак траура по недавно усопшему патриарху рода Верже. Остальная часть комнаты была погружена во тьму.
Из этой тьмы доносился звук ритмично работающей машины, вздыхающей при начале каждого цикла.
– Добрый день, агент Старлинг. – Звучный голос, усиленный механически. Звуки «д» и «т» отсутствуют.
– Добрый день, мистер Верже, – произнесла Старлинг в темноту. От яркого света сверху голове стало жарко. День был где-то там, не здесь. День не мог сюда войти.
– Присаживайтесь.
Мне надо все это выдержать. Это хороший шанс. Долго же мне пришлось его ждать!
– Мистер Верже, наш разговор – это, по сути дела, дача показаний, и мне придется его записывать на диктофон. Вы не возражаете?
– Совсем нет. – Голос прозвучал между двумя вздохами аппарата, звук «с» отсутствовал. – Марго, я думаю, ты можешь нас оставить.
Не взглянув на Старлинг, Марго Верже вышла, шурша бриджами.
– Мистер Верже, я вам сейчас прикреплю микрофон к… одежде или к подушке, если это удобно. Или позвать сестру, чтобы она это сделала, как вам больше нравится?
– Будьте как дома, делайте как хотите, – ответил он. Звуки «б» и «м» отсутствуют. Он подождал следующего цикла работы аппарата: – Можете сами прикрепить, агент Старлинг. Я тут, рядом.
Не видно было никаких выключателей, Старлинг не заметила ни одного. Она решила, что ей, может быть, будет лучше видно в отражении света от ее собственных глаз, и направилась во тьму, вытянув вперед одну руку, на запах хвои и бальзама.
Когда он включил свет, она оказалась гораздо ближе к кровати, чем думала.
Старлинг не изменилась в лице. Но рука, державшая микрофон, дернулась назад, может, на дюйм.
Ее первая мысль возникла отдельно от ощущения в груди и в желудке; это была мысль о том, что аномалии его дикции объясняются полным отсутствием губ. Вторая мысль – что он вовсе не слеп. Его единственный голубой глаз смотрел на нее через устройство вроде монокля с приделанной к нему трубочкой, с помощью которой поддерживалась нужная влажность слизистой, поскольку веко тоже отсутствовало. Что же до всего остального, то хирурги многие годы назад сделали все, что могли, с помощью пересадок и растяжки кожи.
Мэйсон