– Почему вы так решили? – покраснел Нема.
– Я ничего не решал, Нема, я сижу тут на скамейке каждый день, так что я все вижу. У меня может быть не так хорошо с желудком, но с памятью пока все нормально…
– А может, у меня много работы, я не понимаю, в чем вы меня подозреваете! – Нема покраснел еще больше.
– Боже упаси, Нема, в чем тебя может подозревать старый еврей, как я? Я же не из КГБ!
Помолчали. Раскрасневшийся Нема смотрел, как закат падает за печную трубу соседнего дома.
– Изя, мой троюродный брат, – вдруг заговорил Залман Абрамович, – уже давно умер, дай ему бог здоровья и долголетия. Но когда он таки был еще немножко живой, так его любили девушки и другие дамы. И знаешь почему, Нема?
– Почему его любили девушки, Залман Абрамович? – поинтересовался тот.
– Потому что он умел рассказывать майсы про то, какое небо в алмазах он сумеет им сделать, если они таки захочут пойти с ним в апартаменты. И ты знаешь, многим он таки делал беременную голову, что они соглашались. И этот обрезанный Казанова вместо идти с ними делать красиво, тут же включал заднюю скорость и скрывался куда-то в сторону синагоги. И бедная девушка или дама стояла одна, как русская береза в поле на семи ветрах, и очень переживала за бесцельно растраченное время на этого поца.
– Но почему он их обманывал ложными надеждами?
– Ай, я тебя умоляю. Разве это надежды, это обычные подозрения, – отвечал Залман Абрамович. – А делал он так потому, что еще в юности отморозил свой поц, когда пытался покреститься в проруби.
– Но таки он был еврей?
– Таки он был еврей. Но когда человек начинает делать то, что ему не свойственно, у него отмораживается поц, и потом ему приходится придумывать всякие глупости, и самому же в них верить.
– А зачем вы мне это сейчас рассказали?
– Не знаю, Нема, просто в голову пришло. Часто задерживаться с… работы бывает вредно. Осень. Скоро станет совсем холодно, что можно себе что-нибудь отморозить…
Дома Беллочка играла на фортепиано Брамса, Левочка кидал мяч в кота, который пытался убежать на шкаф, а супруга Немы Клара Иосифовна в старом ситцевом халате что-то готовила на кухне.
Нема молча вошел и сел на табуретку.
– Я так понимаю, Нема, ты окончательно стал стахановцем! Левочке надо сделать по математике, а у меня две руки! У Беллочки завтра экзамен, а тебе все равно! Ты слышишь, что я тебе говорю, или будешь делать вид, что умер?
– Слышу, – ответил Нема. – А кто тебе сказал, что я был на работе? Может, у меня есть женщина!
– Иди мой руки! Женщина у него! Ты давно стал шутником, как Хазанов? Борщ готов! Дети, идите ужинать! Сил у меня на вас больше нет!
Нема смотрел в потолок над кроватью, где он лежал рядом с женой, и ни о чем не думал. А потом он повернулся на бок и уснул. Ему приснилось небо в алмазах и Гуляева, которая улетала ввысь, подобно птице. Видимо, навсегда.
Эмма Леопольдовна
Эмма Леопольдовна считалась немкой, хотя ее грустные масляные глаза и горбатый,