Так по сути был дан старт экономической блокаде Югославии, развернутой в полном объеме уже в следующем году с привлечением всех коминформовских стран. Все попытки югославской стороны договориться о продлении торгово-экономических соглашений, о чем начиная с января 1948 г. велись двусторонние переговоры, оказывались напрасными. Это не могло не вызвать в Белграде резко отрицательной реакции, став дополнительным катализатором разгорающегося конфликта.
В письме от 4 мая вновь повторялись обвинения руководства КПЮ в неверной трактовке марксистко-ленинской теории, в отказе от признания неизбежного обострения классовой борьбы, в принижении роли рабочего класса и возвышении крестьянства без его деления на бедняков и кулаков. Говорилось о растворении партии в Народном фронте, сектантской, лишенной внутренней демократии партийной жизни. Главная же причина отрицания «очевидных» ошибок и нежелания добросовестно их исправить, крылась, как считали в Кремле, в чрезмерном зазнайстве югославских руководителей. Формулировалось это утверждение в классическом партийном стиле, который должен был восприниматься югославами как еще скрытая, но вполне реальная угроза. Так, авторы считали, что «после одержанных успехов у них (югославских руководителей. – А. А.) закружилась голова, они зазнались и считают, что им теперь море по колена (орфография оригинала. – А. А.). Они не только зазнались, но они еще и проповедуют зазнайство, не понимая, что зазнайство может погубить югославских руководителей»[54]. Югославским «товарищам», которые «прожужжали всем уши своим непомерным хвастовством», ставились в пример компартии Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и Албании, которые несмотря на не меньшие заслуги «ведут себя скромно и не шумят о своих успехах». Авторы письма, объединяя разновременные факты, утверждали,