– С детства змей боюсь. А тут такая болванка на тебя сверху прет.
И рассмеялся.
Картина прояснилась, кажется. Ну, кто в детстве червяков не боялся, зубы сцепишь и не боишься, ясное дело. Галюченко с уважением сказал:
– Точно испеку. За вредность.
Я сидел, уставившись в планшет, в Костины каракули, Алешка забрался на «ланкастер». По крылу расхаживал, гремел. Слышно было, как он чертыхался. Крикнул оттуда, что у одного из «Мерлинов» крепежные винты срезало, а в первый заход мы не заметили.
– А это у тебя что за посадки капусты, Костя?
Я пытался разобраться с наброском, который Константин сделал, восседая на дереве. Если этот крест означал «ланкастер», то что означали точки, понатыканные по прямой от него? Овал в левом нижнем углу мог быть озером.
– Головы, – пожал плечами Костя, – вроде как у тех, кого в Плутонии называли диплодоками. – Костя посмотрел на Прошу, тот внимательно слушал, загнав очки на лоб. – Головы маленькие, шеи тонкие, листья с верхушек щиплют, а лес там пониже, их хорошо видно.
Плутония, значит. Если речь пошла о головах над деревьями, то сомневаться уже не приходится, подумал я. Взглянул на Алешку, тот угрюмо сидел на краю крыла «ланкастера» и слушал. Посмотрел на меня, выдохнул зло.
Проша принялся перерисовывать набросок в дневник. – Эти не опасны, – улыбнулся он, – лишь бы их кто-нибудь не спугнул и они не рванули сюда. Места живого не останется. По-хорошему, убираться надо, любой трицератопс или стегозавр или эти трехэтажные коровы сомнут самолет, Миша.
Я молча кивнул. Сам знаю.
По наброскам радиста получалось, что на юго-востоке среди крон наблюдались скалы – они тянулись вихлястым пунктиром вдоль правого края листа, там же отмечены треугольниками вулканы, две штуки. А дальше лист был чист.
– Торчат один за другим, оба дымят, лава ползет из того, что справа, – сказал радист, когда я ткнул в треугольники и посмотрел на него.
– А пустое поле? Больше у тебя ничего не отмечено, почему половина листа чистая?
– Море. До самого горизонта море! – Климов взмахнул руками. – И здесь, и дальше вдоль пляжа, и там, за лесом.
– Море, говоришь? Так и запишем – до самого горизонта море, – сказал я.
Море, значит. И диплодоки, и Плутония. Вот так влипли, а могли закончить войну одним махом.
– Что не отменяет ремонт машины, – добавил я притихшему экипажу.
Подумал про себя, что, если обратно из этого странного места выбраться не удастся, будем летать на «ланка-стере» на рыбалку, пока топливо не кончится, но вслух этого не сказал.
Я полез на «ланкастер» к Алешке. Говорить не хотелось. Внизу разговор тоже вскоре стих. Только Галюченко, разводя костер, обращался между делом то к дохлому птеродактилю, то к голове питона, то к мелкой шустрой твари, подбегавшей на двух ногах к костру совсем близко. Ласково обращался:
– Ошпаришься, хлопец. Не маши крылышками, в суп угодишь.
Голове