Затем, на долгие несколько минут, наверное,… минут, о нашем присутствии забыли, вернее, забыли о присутствии своей дочери, потому что меня, по—моему, не заметили с самого начала, причём забыли оба родителя, теперь не было никаких сомнений, что мать Розы была где-то поблизости. Всё это время малышка не отпускала моей руки, обхватывая мою запотевшую ладонь уже двумя маленькими ручками. Мы неприкаянно теснились с ней около входной двери, и я, привыкший храбриться своей с каждой минутой возрастающей взрослостью, ощущал себя ребёнком. До моего оглушённого сознания долетали обрывки разговора: пьяного бреда, неприличного смеха – неприятно рокочущий звук в самые перепонки, а я не знал, что мне делать. Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть и я придумаю – твердило что-то внутри меня, но я по-прежнему не мог сдвинуться с места, только почувствовав, что маленькие ладошки пытаются встряхнуть с меня оцепенение, я в полной мере возвратился в окружающий меня кошмар.
– Пойзём, а, пойзём, – повторяло это маленькое чудо, умоляюще заглядывая мне в глаза с последней надеждой. И это всё решило, я очнулся и сделал шаг к выходу, крепче хватая Розину руку. Не успел…
– А ну стой! Ты куда ребёнка попёр? – голос был смутно знакомый, для меня теперь все голоса из этой комнаты будут смутно знакомыми. Я постарался не обращать внимания продолжая выбираться из этой помойки. Не успел…
Мужчина, который показался мне немного трезвым вначале – отец Розы, оказался совсем не трезвым, но это ему не помешало схватить беспомощную дочь за другую руку, безжалостно потянув в свою сторону. Она мгновенно разразилась слезами, из её огромных карих глаз текли крокодильи слёзы, орошая маленькое, сморщенное от боли и обиды, личико.
– Оспусии… оспусии, – просила она, упираясь слабыми ножками в пол, отчаянно ища в моей руке своё спасение.
– Не хнычь, кому говорят, – ещё один голос, женский, раздался из застольного хора, а отец Розы сделал последний рывок и выхватил у меня Розу окончательно, я бросился к девочке, удерживаемой здоровым дядькой в изношенной майке и растянутых штанах – её собственным бессердечным родителем.
– Отпустите, отдайте, – это был мой, совершенно чужой, детский напуганный визг.
– Чегооо? – мои бесполезные и беспомощные попытки вернуть Розу не понравились этому…
Кому? Я не могу назвать ЕГО человеком, не могу назвать отцом, никак не могу назвать, не могу назвать…
Он опустил, продолжающую реветь во весь голос дочь, на пол, и приблизился ко мне, вжатому в стенку – угол с обсыпавшейся штукатуркой больно въелся в кожу на спине, мне