для снятия слишком серьезного отношения к миру, но не отменяющего его вовсе.
Это очень отдельная поэзия, полюбить которую – труд, правда труд в особом смысле, труд отказа от слишком поверхностных толкований. И этот труд стоит усилий.
Данила Давыдов
МОСКОВСКИЙ ЭПОС
«У негра, раздающего листовки…»
У негра, раздающего листовки
Цветочной лавки на Цветном бульваре
Узнала, что смешного в белом цвете.
По мнению раздатчика листовок,
Нет белого в природе. Не бывает.
Нет куриц, нет яиц (в его стране
Никто не ест ни то, и ни другое,
Вот рай, должно быть, для домашней птицы).
Зубов у крокодила тоже нету
И если крокодил кого-то тяпнул,
То не физически, а, так сказать, духовно.
Намерением, а не пастью.
Всё белое – пустоты. Их нельзя
Использовать. Но можно наблюдать.
Нет белых птиц, но сам полет бывает.
Нет белого песка, но есть дорога.
И, наконец, смешное. Здесь, у нас
Мы – люди, думаем, живём себе, живём.
Но нет. Нас – нет. Лишь наше шевеленье.
Нет наших лиц, волос и даже тел.
«А белые цветы?» – спросила я,
Увидев на его рекламной робе,
Что нынче вы букет из белых лилий
Сумеете купить с хорошей скидкой
В цветочной лавке на Цветном бульваре.
«Тем более смешно», – ответил он.
Весь город пуст. Здесь продают ничто.
И только он и несколько знакомых
Здесь будто бы играют в чью-то жизнь:
Рисуют документы, по которым
Приходят слушать ветер в институт,
А вечерами бродят по бульвару
И получают деньги за прогулки.
Откуда-то, из белой пустоты.
«А как же с вами мы разговорились?
Ведь я ничто?» – спросила я его,
Возможно, слишком лёгким, женским тоном
Он посмотрел куда-то вдаль, туда,
Где вздрогнул светофор, и вот, толпа
Метнулась на зелёный к эстакаде.
«Должно быть, снова ветер», – он ответил.
«Так хочется порой поговорить».
«А наш язык?» – не отставала я. —
«Ведь с вами мы общаемся по-русски!»
«Не так давно узнал я языки
Язык огня, язык воды и ветра.
На этой территории, в Москве,
Нам безопасней с ветром говорить.
Тогда есть шанс добыть немного пищи
И быть всегда в тепле и там, где хочешь».
«Но что же в этом всё-таки смешного?»
«Смешно,