– Требуется обслуживание? – спросил мастер, видя, что она замешкалась в дверях.
Хотя это был вполне невинный вопрос, Норе показалось, что ударение, которое тот сделал на слове «обслуживание», придало ему сексуально-угрожающий смысл. Она была почти уверена, что он сделал это намеренно. Как бы там ни было, Нора сама вызвала механика из ателье Вэдлоу и теперь не могла отправить назад Стрека просто так, без всяких объяснений. Ей не оставалось ничего другого, как впустить его в дом.
Провожая его через просторный, прохладный холл к арке, ведущей в гостиную, Нора не могла избавиться от тяжелого чувства: вся эта его ухоженность и улыбчивость – всего лишь элементы притворства.
У Стрека был пристальный, внимательный взгляд хищного животного, какая-то внутренняя собранность – и по мере того, как они удалялись от входной двери, ее беспокойство продолжало расти.
Следуя за Норой на слишком близком расстоянии, почти наклонившись над ней, Арт Стрек сказал:
– У вас очень красивый дом, миссис Девон. Очень красивый. Мне он очень нравится.
– Спасибо, – сказала она сдержанно, не поправляя его ошибки в отношении ее семейного положения.
– Любой мужчина был бы счастлив здесь. Да, мужчине было бы здесь очень хорошо.
Дом был построен в архитектурном стиле, который иногда называли «Олд Санта-Барбара спэниш»[3]: два этажа, светлая штукатурка, красная черепичная крыша, несколько веранд, балконов, и везде вместо углов – округлые линии. Пышные красные вьюны бугенвиллеи взбирались по северной стороне здания, свисая вниз гроздьями ярких соцветий. Дом был очень красивый.
Нора ненавидела его.
Она прожила в этом доме двадцать восемь лет, и только год из всех этих долгих лет она не находилась под железной пятой своей тетки Виолетты. Ни ее детство, ни вся ее жизнь в целом не были отмечены счастьем. Тетка умерла год назад. Но, по правде говоря, Нора все еще продолжала ощущать на себе ее гнет – память об этой ненавистной женщине буквально держала Нору за горло.
В гостиной, положив свой чемоданчик рядом с телевизором марки «Магнавокс», Стрек не спеша огляделся. Убранство комнаты вызвало у него неподдельное удивление.
Обои с цветочным рисунком были мрачные. Персидский ковер на полу – определенно, непривлекательным. Сочетание цветов – серого, темно-бордового и синего – усугублялось редкими бледно-желтыми вкраплениями. Тяжелая английская мебель середины девятнадцатого века с вычурной резной окантовкой стояла на ножках в форме лап: массивные кресла, скамеечки для ног, шкафы, буфеты, каждый из которых на вид весил полтонны. Небольшие столики были накрыты тяжелыми вышитыми скатертями. Лампы двух видов – сделанные из темно-бордовой керамики и с бледно-серыми абажурами, крепящимися на литую оловянную основу, – не давали достаточно света. Шторы были такими тяжелыми, что казались отлитыми из свинца; между ними сквозь пожелтевшие от времени тюлевые занавески в комнату