В омуте хладном
глубин бездонных
тонет
неисполненный завет.
В рокоте дурном
ночей бессонных
ходит
глюкогенный, сивый бред.
Прямо
и вот так, без предисловия:
Стыдно, пьянь, наркоша, —
меркнет свет!
Глядь,
а уж коса у изголовья-
чик и будь здоров,
привет.
Две спутницы, две пленницы свободы
У дальних берегов, где край цветущих роз,
Где с синих гор спадают бурно воды,
Жила сама любовь, не зная жгучих слёз-
Царица грёз и, пленница свободы.
И в час, когда лучи пылающей зари
В долину грёз сквозь горы пробивались:
Свистели соловьи, а крылья у любви-
Дрожали, и от счастья раскрывались.
А поодаль, в тени, за горною грядой,
За пропастью холодного тумана,
Жила, считая дни, пленённая тоской-
Разлука, упоённая дурманом.
И чистая любовь, пылая вся огнём,
Хотела посмотреть, ну, что ей стоит:
Смахнуть тоску крылом, и ласковым теплом-
Забвенную согреть и успокоить.
И вот сошлись пути разлуки и любви,
Как будто две реки, в одну сливаясь,
И волею судьбы, в сиянии зари,
В бушующее море устремляясь.
А там, где зорь костры беснуют в царстве грёз,
Где неотступно плещут жизни воды,
Живут, как две сестры, разлука и любовь-
Две спутницы – две пленницы свободы.
Бегущий по камням, извилистый ручей,
Собою реку жизни наполняет.
Разлука заставляет, любовь, быть горячее,
Любовь за то, разлуку, согревает.
Джин
Жизнь, как лампа для старого джина,
То томит в забытьи, то в делах,
Ведь счастье в руках Аладдина,
А он – господин, что Аллах.
Подарит удачу и снова
Вскружится судьбы карусель-
Ты весел, не давят оковы,
И жизнь, как молочный кисель.
Напьёшься его сразу много,
Начнёшь угощать, ублажать,
А после от фарта такого
Захочешь с судьбой поиграть.
И опять Аладдин тронет лампу
И скажет: «Влезай-ка назад-
Сиди, джин, тяни свою лямку.
Аль воле моей ты не рад?»
И сидит себе джин и вздыхает,
Мечтая, что вновь позовут,
В обиде, глазами моргает.
Ах, как же хозяин мой глуп!
***
Здесь джин, – образ счастья, удачи,
ждущий своего часа в глубине души.
Душа поэта
Он был одним из тысячи поэтов
И тоже пел о правде, о ветрах,
И белый снег любил его за это
И оседал, не тая на висках.
Его душа угоде неподвластна,
А значит и мятежна потому,
Была сильна и столько же несчастна,
И он не знал ответа,