– Сына, ты в порядке? – беспокойно сказала мать. – Отзовись, как ты?
– Та в порядке я, – промямлил невнятно и сонно.
– Телефон надрывается. Может, что-то случилось.
– Сейчас отвечу.
Сфокусировавшись на ненавистном аппарате, он схватил трубку.
– Алло…
– Алло, Олежик, это ты?
Голос и знакомый, и незнакомый. Скорее знакомый. Но ему было лень вспоминать.
– Да, я.
– Слава Богу! – вздох облегчения, и тут же торопливо голос продолжил: – Олежик, это Михалыч. Отгул отменяется. Бегом на работу! Срочно!
Голос, а тем более интонация Михалыча были и вправду незнакомы. Сонливость стремительно пропадала, заменяясь нарастающим страхом.
– А что слу..?
– Жду сейчас же! Все, отбой!
Бросил трубку.
– Кто там? – тут же возникла мать.
– С работы. Просят прийти сегодня, аврал.
– Ну как так, – мать запричитала. – Они же тебя замордуют.
– Я крепкий, сама знаешь, – улыбнулся и принялся одеваться. – Ты-то как?
– Держусь, – сказала уверенно. – Хотела рассказать, как мы посидели вчера, но, видать, не успею. Значит, позже расскажу.
– Обязательно, – подошел и поцеловал ее в терпкий лоб. – Тебе нужно что-то? Пока я тут.
– Нет, все есть, – ответила. – А если надо будет, сама доползу. Я же крепкая, сам знаешь.
– Ладно, отдыхай.
Он выбежал в вечереющий город и спешно добрался до места работы. Михалыч ждал его в кабинете. Горела лишь настольная лампа, отчего в кабинете царил дымный, зловещий полумрак. Михалыч курил непрерывно.
– Что случилось? – спросил у порога.
Затяжка. Мучительно долгая затяжка.
– Закрой дверь, – угрюмо приказал Михалыч. Он вертел в руках спичечный коробок. – Дело дрянь, Олежик. Сядь и слушай.
Он послушно опустился на стул. У Михалыча было хмурое, в глубоких бороздах лицо. Окутал себя новой порцией дыма. Говорить медлил.
– Итак, Олежик, – вымолвил, понизив голос. – Приходили днем товарищи. Есть у них дело на очередного антисоветчика. Но один из товарищей мой близкий друг. И пока хода делу не дает. А прежде он посоветовался со мной.
– Ну? На кого дело?
Михалыч строго взглянул, но тут же опустил взгляд на коробок.
Затяжка. Мучительно долгая затяжка.
– У товарищей на руках сейчас два доноса. Один – на твою мать. Второй – на тебя и твою мать.
– Как это? – произнес он медленно, неуверенно. С непониманием откинулся на спинку.
– Закрой рот и слушай меня дальше. Вчера у вас в гостях был видный диссидент, украинский поэт и националист. Я уверен, что ты не знаешь, кто это. И потому даже формально называть не буду.
Затяжка. Мучительно долгая затяжка.
Он смотрел на костяшки рук Михалыча, покрытые пучками проволочных волос. Сколько зубов выбивали эти костяшки? Сколько ломали челюстей, перешибали носов?
– Я