Наоравшись вдоволь, мы повернули назад.
На опушке за тугайным лесом поспешили обратить на себя внимание удоды, одетые в яркие охристо-рыжие одежды с веерообразным хохолком на голове. Они расхаживали перед нами быстрыми шажками, иногда перебегали на короткие расстояния. Одна из птиц выскочила на тропинку из прошлогодней травы и, заметив нас, вдруг упала на землю, распластала крылья и подняла почти вертикально кверху свой изогнутый клюв. Мы остановились, не понимая, что с ней. Так смотрели друг на друга какое-то время, а когда двинулись с места, она взлетела с глухим криком: «уп-уп-уп, уп-уп-уп», обнажив четкую, симметричную черно-белую раскраску оперения на крыльях и хвосте. Эти красивые, изящные птицы, несомненно, являлись подлинным украшением фауны приречных тугайных лесов и прилегающей к ним пустыни.
Неожиданно я заметил, как неподалеку сели утки. По узкой, извилистой полосе тростника можно было понять, что там сокрыт какой-то водоем. Я предложил Юрику осмотреть эту местность, но он почему-то отказался и пошел в лагерь. Мне же не терпелось выяснить, что на самом деле присмотрели утки в этих, казалось бы, безжизненных солончаках. Подойдя ближе, я увидел старицу шириной не более пяти метров, причем довольно глубокую, судя по темной стоячей воде. За первой же излучиной взлетела стайка чирков, из которой мне удалось выбить сразу двух птиц. Чтобы их достать, пришлось раздеться. В тот момент, когда снимал брюки, налетел еще один табунок уток. И снова удача. Достав из воды чирков, я уже не стал одеваться, а сунул одежду вместе с утками в рюкзак и осторожно пошел по берегу, оглядывая сквозь тростник водную гладь. Буквально через минуту чуть ли ни в двух шагах от меня с грохотом взлетел селезень кряквы, который стал моей четвертой добычей. Чуть погодя после успешного выстрела я лихорадочно метался по зарослям тростника, отыскивая свой пятый по счету трофей.
Пришел я в лагерь одновременно с Юриком и самодовольно вывалил на землю перед глазами изумленной публики свою добычу.
V
В запасе у нас оставалось более двух дней. Уезжать никому не хотелось. Еды было много. Ежедневно мы варили по две утки.
На этот раз решили поджарить дичь на углях. Благо, в округе было много саксаула. Пока прогорали дрова, каждый вырезал по два шампура из веток тамарикса, тщательно очистил от коры и нанизал на них подготовленную утку. Как только на углях потух последний огонек, тут же над источающими неимоверный жар углями зависли пять тушек добротных крякв. Через пару минут с уток сначала закапал, а затем полился ручьями жир, который моментально воспламенялся. И тут началась самая настоящая битва за деликатес. Кто-то пытался задуть то и дело вспыхивающие факелы огня, кто-то брызгал на угли воду. Вся эта процедура сопровождалась несмолкаемыми выкриками, советами, суетой