Давно уже Г. А. Печорин оставил всякую надежду где-либо спастись от скуки, которая столь сильно любила его, что сделалась со временем его вторым «я».
Но когда приехал он в Пятигорск и нанял квартиру на самом высоком месте, у подошвы Машука, то почудилось ему, что «верно было бы весело жить в такой земле».
Впрочем, чувство это испарилось за считанные дни, пока Г. А. развлекал себя привычным образом – ссорил меж собой одних, подбивал на непоправимые глупости других, выставлял в наихудшем свете третьих. Он умело губил репутации и разбивал сердца.
И снова, как прежде, ему помогала таинственная сила, изобильно преподносившая ему один за одним счастливые обстоятельства, раскрывая чужие тайны, даруя сатанинскую власть над людьми, и выводившая каждый раз его сухим из воды. Не раз было, что дело доходило уж до дуэли, но тут равных Печорину, пожалуй, что было не найти.
Скука немедленно воцарилась вновь в его сумрачной душе.
В один из июльских жарких дней, изнывая от злой хандры, не выйдя противу обыкновения из дому, он накропал в своем блокноте небольшой опус. Вдохновил его на это Кавказ, Пятигорск – совсем еще молодой, как его называл сам Г. А., «новенький городок».
«Этот Пятигорск, – говорил Печорин своему приятелю доктору Вернеру, – я бы сравнил с молодой девушкой. Теперь еще она невинна и чиста, но не успеете оглянуться – и вот она уж развращена, превратилась в повидавшую виды, никому не нужную потаскуху. Скоро уж никому она не будет интересна. Посмотрите вокруг. Скоро так будет, разве не так?»
Он видел себя старым опытным обольстителем, потерявшем вкус к жизни – ему в ту пору было двадцать пять лет.
«Что ж могло бы спасти меня от вечной моей холодной скуки, от невыносимого трезвого взгляда на царство людей?» – раздумывал Г. А.
И Печорин вспомнил о поэзии. Ранее он встречал в петербургских салонах людей с бледным лицом и горящим взором. «Этим людям чужды страсти суетного света, а если даже и нет, – размышлял он, – то их всегда спасало бы излюбленное занятие, которому посвятили они свою жизнь.» Таковыми представлялись ему поэты.
В опусе своем в тот июльский день он попробовал изобразить человека, принадлежащего поэтическому миру.
Личность своего героя, Г. А., оставаясь верным себе, наделил привычной своею болезнью – мизантропией. В результате создаваемый им образ, приобрел что-то байроническое. Печорин решил поместить его на свое место, совместить обе биографии в нынешнем времени – так его литературный отпрыск оказался на Кавказе. Но в отличие от своего автора он был сослан в действующую армию за стихотворный памфлет, направленный против самодержавия, – такая идея родилась у Печорина, когда вспомнил он о Пушкине и Радищеве.
…
Печорин не на шутку увлекся своим замыслом. Осознавая, что характеры выдуманного поэта и автора слишком схожи, он пускается на разного рода ухищрения. Супротив своей старинной исконно русской фамилии дворянской он дает поэту фамилию иностранную – Лермонтов. Он заставляет своего героя быть необдуманно грубым с окружающими, наделяет