– Неужто он ничего не боится? – попытался я ввести разговор в нужное русло.
– Я не спрашивал. Знаю одно: чем крупней ставка, тем он кажется хладнокровнее. Разве что глаза горят ярче.
– А ты? Ты бы боялся? на его месте… – гнул я свою линию.
Отец на мгновение задумался.
– Не знаю, что тебе и сказать. Испытываю ли я страх? Скорее, пожалуй, нервное возбуждение. Особенно когда вышел на постановку в первый раз. Я был на «Новике»…
– Ты ходил на постановку? – недоверчиво переспросил я.
– А что тебя удивляет?
– Ну, я думал, ты, это…
– …что твой отец в штабе только штаны протирает? – улыбнулся отец.
– А что ж ты никогда не рассказывал?
– До операции не мог; командиры кораблей – и те получают пакеты непосредственно перед выходом. А после… – Отец опять улыбнулся. – Да вы у себя в Корпусе больше меня знаете, не правда ли? Даже то, чего не было.
Я невольно улыбнулся, но тут же изобразил обиду.
– А я вот не знал, что мой отец принимает участие собственной персоной.
– Колчак считает это необходимым. Обстановка может не соответствовать оперативному плану, как говорится, гладко было на бумаге. Никто не сориентируется в непредвиденных обстоятельствах лучше, чем тот, кто готовил операцию. Недавно, под Новый год, была задача: тремя крейсерами-заградителями поставить мины на путях их транспортов. До намеченной точки мы шли вместе, оттуда два ушли на их постановку, а мы на «России» должны были пройти к острову Рюген и поставить за маяком Аркон…
– Ого, ничего себе! – восхитился я. – Это ж… В самом их логове!
Отец ухмыльнулся и продолжал:
– А когда мы огибали Борнхольм подойти к Рюгену… Там очень яркий маяк, нас видно как на ладони. А шли под флагом контр-адмирала Канина, он побоялся, что нас заметят и приказал лечь на обратный курс. Саша в это время спал, Колчак. Я к нему в каюту. Он на мостик к Канину. С таким риском забраться к черту в пекло, до цели пятьдесят миль – и не солоно хлебавши вернуться? Опять с риском! А цена риска и успеха не соизмеримы. Убедил, легли на старый курс, поставили. А потом в кают-компанию отметили Новый год. А через две недели на наших минах подорвался их «Газелле». И еще подорвутся…
– Так это в самый-самый Новый год?!
– В самый-самый, в два-тридцать ночи.
– А мы с маменькой в это время сидели говорили о тебе. Думали, вы там в штабе празднуете. А ты вон, оказывается… Верно, самый необычный Новый год у тебя был?
– Что ж необычного, война, – улыбнулся отец. – А необычный у меня был, когда я заканчивал Корпус. Я встретил Новый год на ледяной горе.
– Где-где? – хохотнул я. – Это как?
– Поехал с горы в девяносто восьмом, а спустился уже в девяносто