Гроза, огромная, как остров,
За горизонт, гремя, ползёт…
Так всё обыденно и просто —
И так невероятно всё.
“Над полусном заныл комар…”
Над полусном заныл комар —
Надсадный знак начала лета! —
И так обрадовало это:
Я разметался, как кальмар,
И звал: «О, вестница тепла,
Цеди меня, младая самка!» —
И выгибалась наизнанку
Моя рубиновая мгла…
А с утренним кукареку,
Объятый солнечным пространством,
Я к насекомому подкрался —
И припечатал к потолку.
“Поедем в деревню…”
«Поедем в деревню,
Поможем хоть бабке:
Подрежем деревья,
Потяпаем грядки,
Нельзя же всё лето
Просиживать в чатах,
Порадуем деда,
Покажем внучаток!»
Вот так и сказали
Родители Тане,
Боясь на вокзале
Девичьих рыданий.
Но Таня спокойна
И радостна даже,
Проворной рукою
Пакует поклажу:
Ведь, помнится, был там,
У клуба на танцах,
Громила и дылда,
С глазами испанца!
Ещё – у соседей
Племянник поджарый,
На велосипеде,
На всякий пожарный.
“Здесь неразличимо дно колодца…”
Здесь неразличимо дно колодца
И хрустят ракушки на зубах,
Южное безоблачное солнце
Вялит падаль кошек и собак.
Не дыша проходишь, как андроид,
К улице, где дом твой и твой сад —
И стекает с крыши рубероид,
И цветы безумные стоят!
Южная элегия
На лавочке у МСО,
Где завершался моцион
Пацанский наш – под фонарём
Два алкаша сидят втроём.
Они кивают пустоте —
Ушедшей то ли по статье,
А то ли вовсе на века —
Не разберёшь издалека.
Но чтобы лучше рассмотреть,
Не подходи к ним и на треть,
Там есть особая черта,
Где не поможет ни черта.
Где, расцелованный в лицо,
Ты вроде с ними пьёшь винцо —
Но так же ясно, словно днём,
Они виднеются вдвоём.
“Водопроводная вода…”
Водопроводная вода
Всегда немного впереди нас:
Она сгущается на минус,
Когда ещё не холода.
И вот её казённый хлор,
И сладкость ржавого железа —
А ты лишь кожицу порезал,
Проверив бритвенный набор…
А если нет её, стоишь,
Бездумно к крану прикасаясь:
И пустота хватает палец —
И детский страх в себе таишь.
“И день такой… Как будто мальчик…”
И день такой… Как будто мальчик
Встаёт рассказывать стихи,
В костюме грозного