– Я не солдат Кардинала. – Мне не нравится сравнение, хотя оно недалеко от истины.
– Ладно, агент, – Роксана кивает, – тайный агент и убийца. Знаю-знаю. Я все знаю.
– Вот это и плохо, – вздыхаю я, – есть секреты, которые должны оставаться секретами.
Она перестает улыбаться, глядит с подозрением.
Я продолжаю:
– Два дня назад у тебя был один тип приятной наружности, с аккуратной бородкой, не из наших. И явно не бедный. Возможно, вы много выпили, возможно, употребляли дурь… ты ведь очень много знаешь, золотко, у тебя бывают авторитетные люди, которые болтают лишнее, среди них и люди Кардинала, не самые последние в его окружении… Роксана, Роксана, не стоило этому залетному щеголю ничего рассказывать. Вон как оно все получилось…
Я вздыхаю и смотрю, как меняется выражение ее лица, как рука сжимает простыню, стискивает так, что даже в полумраке видно, как белеют костяшки пальцев.
– Прости, златовласка, – как можно нежнее говорю я, пряча за словами неожиданное щемящее чувство в груди, – обстоятельства такие, понимаешь? Ты должна была держать язык за зубами. Это просто политика, грязная, перемалывающая людей, плюющая на все сука-политика…
Она не сразу понимает, а мне не хочется торопиться, внутренне я просто надеюсь, что она будет способна – нет, не на оправдание, а хотя бы на осознание того, что у меня просто нет выбора. Что если не я, то может быть еще хуже. Гондонов у Кардинала предостаточно – таких, что любая жертва предпочтет быструю смерть тому, что они ей предложат взамен.
– Прости, златовласка, – снова повторяю я, как мантру, два слова, будто так станет легче, будто раскаяние всего гребаного мира обрушится на наши плечи.
– Ган? Я убегу, дай лишь шанс, немного времени.
Я качаю головой:
– Ты не выберешься из города и пожалеешь, что осталась жива.
– Я сделаю это быстро, – после паузы длиной в вечность внезапно пересохшим голосом хриплю я. – Пожалуйста, повернись лицом к стене.
– Ган?!
– Пожалуйста. Ты знаешь, выхода нет.
– Увидимся в другой жизни, – сквозь слезы шепчет она, – ты никогда не искупишь свои грехи.
Выстрел. По стене расплывается алое зловещее пятно, клякса, которую хочется вытереть, отмыть тряпкой с мыльным раствором. Я знаю, что эта картина навечно останется со мной, как и много других, подобных ей, в душе эту кляксу не отмыть никогда. Роксана медленно оседает на кровать, заваливается набок, и ее застывшие глаза с болью и укором в последний раз заглядывают в мое нутро, пробирая до озноба.
Ган замахал руками и попятился, споткнулся о ведро у входа, оно загремело по полу, рассыпая полусгнившие овощи. Чертыхаясь, мужчина выскочил из жилища, озираясь как бешеный.
– Ты чего? – Она стояла на пороге, замусоленной тряпкой прикрывая грудь. – Голых сисек не видел, что ли?
Ган вылупился на нее, как на прокаженную. Смотрел в упор и не видел. Перед