Жанна все не появлялась.
Игорь спустился поцелуем ниже, одной рукой потянул с Лешиной шеи шелковый шарф. Вторая рука все так же беззастенчиво оглаживала ногу, норовя скользнуть под юбку. Туда, где стало уже очень горячо.
Алексей хватанул воздух ртом, невидяще распахнул глаза. Зрачки уцепились за жирную надпись на противоположной стене. Кажется, ее раньше там не было, иначе почему Алексей не заметил? Неровные черные буквы складывались в короткий посыл: «Беги».
Шероховатые пальцы Игоря пересекли кружевную границу резинки чулка и коснулись белья. И того, что под ним скрывалось.
Удар обрушился так быстро, что Алексей не успел даже зажмуриться. Его бросило на бетонные ступени. Он не успел выставить руки, ударился щекой и плечом. До хруста и багровых пятен перед глазами.
– Ах ты ж… ах ты ж блять! – только и смог выдохнуть Игорь и ударил поверженного каблуком, сверху вниз.
Алексей закричал и сжался в комок, инстинктивно закрывая голову и поджав ноги. Удары посыпались градом.
– Не надо… – смог простонать он в минуту, когда Игорь приостановился перевести дух. – Жанна…
– Я те ща покажу, Жанну, – парень еще раз пнул его в бедро.
Леша коротко вскрикнул.
– Фу, блять, бить тебя и то – противно, – дышал запыхавшийся Игорь над почти беспамятным, ослепшим от боли Алексеем. – Пидор… Ноги об тебя вытирать… Ты грязь, ты ничто. Еще раз тебя здесь увижу – в асфальт закатаю.
Жанна не появилась.
На самом деле, в каждой черной кляксе он видел узор собственной крови на грязном полу, следы помады на бетонном крошеве, растоптанные окурки и грязь. И много чего еще. Но он помнил, что нужно отвечать, чтобы получить зачет…
– Алексей, – позвал психиатр, напоминая о своем присутствии.
Леша медленно моргнул.
– Меня нет. Я ничто. Информация стерта.
Глава 2
За маминой спиной стояла тумбочка, а на ней – пластиковая бутылка с водой. Леша тяжело сглотнул, не в силах оторвать взгляда от туго завернутой голубой крышечки. От белой керамической кружки, словно бы случайно оказавшейся там же, на тумбе.
От принятых полчаса назад лекарств тошнило, немело лицо и пересушивало горло. Язык становился сухим и ломким, как пергамент, а на его корне поселялась саднящая, зазубренная игла, мешающая даже дышать. В принципе, Леша уже давно привык и спокойно бы переждал недомогание в палате, если бы его не привели в эту комнату с нежно-оранжевыми стенами и не усадили напротив этой тумбочки. И напротив мамы. Чьи жалобные, встревоженные и одновременно стыдливые взгляды иссушали душу сильнее препаратов. Но он не смотрел на маму. Вид холодной воды сводил с ума…
Хотя,