– На Прованс.
– Что?
Кейтлин вздохнула и продолжила, глядя на город за окном.
– Понимаешь… Я не хочу рисовать Прованс. Не хочу рисовать цветы, ребятишек и прочую шелуху, которую так хорошо берут.
– Понимаю, но не до конца.
– Рейзен предложил выставить мои картины у него в галерее и их купили. Он сказал – это хорошее начало и мне могут заказать что-то ещё. Я думала… Думала, будет настоящий заказ. Не Прованс.
Грег подошёл к ней и остановился, прислонившись плечом к стене.
– Не рисуй, – коротко сказал он. – Будут ещё заказы.
Кейтлин подняла брови.
– Но я не могу. Во-первых, я ему благодарна.
– За что? За то, что он продал то, что ты сделала хорошо?
Кейтлин только повела плечом.
– Во-вторых… – продолжила она. – Рейзен говорит, что надо брать, что дают. Если меня узнают по этим картинам, то потом я смогу рисовать то, что хочу.
– Тебя будут знать как художницу, рисующую Прованс. И ты всегда будешь рисовать Прованс, потому что этого хотят они.
Кейтлин чуть повернула голову и внимательно посмотрела на него.
– Я об этом думала, – сказала она. – Но все говорят, что надо идти на компромисс. Никто не зарабатывает деньги на том, что любит делать. Всегда или то, или то.
Грег поднял бровь.
– Тогда что я здесь делаю?
Кейтлин растерянно пожала плечами.
– С первой книгой мне помог отец. Но потом я всё делал сам. И я бы никогда не стал писать про Прованс. Да, Рейзен прав, пока тебя не знают – ты никто. Но нет смысла завоёвывать признание среди тех, кому никогда не понравишься ты настоящая, такая какая есть.
Кейтлин пожала плечами.
– Наверное, разница в том, что у тебя есть отец. Разве нет?
Грег пожал плечами и попытался спрятать улыбку. Приблизился к ней и коротко поцеловал.
– Не езди никуда. Останься со мной.
Грег почти видел, как что-то меняется у Кейтлин в глазах. Потом она уронила голову ему на плечо.
– Надо позвонить и отказать, – сказала она через несколько минут, и Грег ответил:
– Хорошо.
Почему-то именно этой ночью Кейтлин снова приснился сон. Вокруг было множество людей – они смеялись, пили из драгоценных кубков вино за длинным п-образным столом. Только она стояла на коленях в самом центре, там, где обычно стоят лишь шуты. Стояла долго, слушая их пьяный гомон и стискивая руки, закованные в кандалы, в кулаки, пока к ней не подошли. Сильная рука дёрнула за волосы до боли, заставляя запрокинуть голову назад. Плевок прилетел в лицо, и Милдрет подавила желание плюнуть в ответ. «Терпеть», – звенело в голове.
Её снова дёрнули за волосы, но уже вниз.
«Лижи», – прозвучал приказ и, давясь своей ненавистью, своей гордостью и презрением к самой себе, Милдрет принялась вылизывать подставленный сапог.
Лишь через несколько минут ей позволили поднять голову, и она снова увидела, как плещется, выливаясь через край, в чёрных глазах злость.
– Мели…