Луиза чуть не обезумела от услышанного. В её светлых глазах ликовал страх; мощные руки с неуклюжими пальцами, неаккуратными для женщины, схватились за голову, а продолговатое лицо из розового превратилось в пурпурное. Приоткрытые тонкие губы тоже извратились ужасом, нос будто стал острее, определенно удлиняя лицо.
– Господи, Эмма! Ты обо мне подумала?! Ты закапываешь себя в яму, очень глубокую яму, и тащишь за собой меня! Я осталась совершенно одна, потеряла твоего отца… Ты единственный луч света в моём сером дне! А теперь ты говоришь, что хочешь уехать с ним? – тут Луиза поняла, что за феерией чувств выпустила из внимания не менее важный критерий. – С кем ты связалась, Эмма?
Остановившись посреди комнаты, Эмма одарила мать долгим взглядом и сцепила руки.
– Я пока не могу назвать его.
– О, Боже… Моя дочь собирается стать женщиной низких моральных устоев! Бросить прекрасного мужа и пуститься по миру, при этом погубив родную мать!
– Но ведь два года назад для тебя он не был прекрасным человеком! – Эмма выдохнула залп охватившей злости и села в кресло рядом с Луизой. – Я не стану упоминать его, чтобы ты могла избежать расспросов Фрэнка. Я в силах только догадываться, как он отреагирует. Наверно, придёт в ярость! Ни один мужчина не потерпит предательства женщины. И когда Фрэнк станет выяснять имя подлеца, разрушавшего нашу семью, мне не хочется, чтоб ты врала, учитывая, как нелегко даётся тебе лживое. Мама, я искренне прошу приютить меня на один день – тот день, когда сознаюсь во всём Фрэнку. Здесь я неспешно подготовлю необходимое для путешествия, а потом уже не доставлю никаких хлопот.
– Эмма, твоё поведение – высшей степени безрассудство! Я ведь тоже окажусь на улице. Фрэнк найдет способ отобрать у меня дом. И мне будет негде тебя приютить!
Эмма взяла сигарету со стола и принялась курить, нервно и быстро. Стороннему обозревателю могло показаться, что она впервые взяла её в руки, поскольку делала это нелепым образом и смотрелась по-детски. Тогда все курили, это составляло часть пришедшей моды. Губы она прикусывала так сильно, что они наливались багровым цветом крови, а рука, между пальцами которой дымилась сигарета, отчаянно тряслась, локтем опираясь на выпрямленную руку. Миссис Морган прекрасно знала, что дрожь – не следствие тяжёлого разговора. Эмма кипела тем, о чём говорила, и дай ей волю, она тут же, не раздумывая, бросила бы всё и отчалила к неизведанным берегам.
– Если тебе так будет угодно, мама, я всё отдам! Отрекусь от положения, денег, даже собственного имени, но буду рядом с ним! И запомни: никто, слышишь? никто не убедит меня в обратном!
Миссис Морган закончила повествование для Мэри Блэкшир, откинувшись в кресле с мертвецким лицом и страдающим взглядом. Совершенно не разделяя трагизма ситуации, Мэри слушала её внимательно и наглядно усмехалась.
– И что же такого ужасного вы сыскали в заявлении своей дочери? – весело