Хильдеберт хотел было четко прояснить, что делиться с паскудной крысой своим завтраком не намерен: прочухалась – так пусть и выматывается отсюда подобру-поздорову. Однако следующая реплика парня сделала очевидным, что адресовалось это перечисление их припасов не ему.
– Чего желаете отведать, вашество?
– «Чего желаете отведать?» – едко передразнил мастер. – В самом деле, Эвервин, все это зашло слишком далеко. Эта мерзавка опозорила нас перед епископом, который теперь считает, что я разделяю твои языческие убеждения! Раз уж ей лучше – так может, выпустим ее уже и предоставим добывать себе еду самостоятельно?
– Как же королеву выгнать, господин Хильдеберт? Да еще под дождь. Она же снова потонет: вон какая слабенькая…
– И до каких пор эта слабенькая будет тут ошиваться?! – уже предчувствуя ответ, мрачно спросил иллюстратор.
– То ей решать. Захочет – уйдет.
– С чего бы ей уходить, если ее тут кормят? – тихо проворчал мастер.
Сил на ссору после происшествия с епископом Здиком, однако, уже не осталось, и иллюстратор решил в кои-то веки пустить ситуацию на самотек.
– Корми свою королеву и принимайся за дело, – буркнул он. – Когда его преосвященство вернется, я хочу показать ему достойные плоды нашего труда.
День прошел относительно мирно. Мышь под восторженные возгласы Эвервина погрызла и хлеба, и сыра, и колбасы. Голодала, видимо, сильно и долго: остановилась только, когда начала напоминать шар. Наспех умылась, поворочалась и завалилась спать почти до самого вечера.
А потом исчезла.
Какое-то время, проснувшись, шуршала еще в соломенном гнезде, а после и вовсе шмыгала по всей мастерской, чем вызывала у Хильдеберта острые приступы раздражения. А затем вдруг стало тихо. Иллюминатор заметил это первым. Подошел к очагу, осторожно поворошил солому. Прислушался. И торжественно объявил ученику, что королева, кажется, решила не злоупотреблять их гостеприимством.
– А одарить?! – Эвервин так искренне огорчился, что Хильдеберт даже не стал язвить по поводу тщеты языческой веры.
– Ты ведь не можешь знать, как именно она собиралась тебя одарить, – вместо этого произнес он. – Может, только потом станет ясно, в чем ее дар заключался? Тот человек, которому семь лет счастья отмерено было, тоже ведь об этом не знал. Потом только понял. Может, и с тобой так будет…
– Может… А все равно. Не по-королевски это как-то… – пробормотал Эвервин, и разочарованное, даже какое-то погасшее выражение его лица Хильдеберту очень не понравилось. Настолько, что в какой-то момент захотелось даже утешить парня глупым обещанием, что тварь еще, может быть, и вернется. Впрочем, иллюстратор быстро спохватился и укорил себя: этак выйдет, что серую мерзавку тут готовы с распростертыми объятиями принимать!
– Делом лучше займись, – вместо этого сказал он, поспешно сунув в руки ученика образец нового