Вцепилась в его руку:
– Вначале? А что же потом? Ведь я его дочь, дочь твоего врага!
Он смотрел на меня так долго, молча. Мне стало страшно, невыносимо страшно услышать от него слова презрения. От него, от единственного дорогого мне человека! И я поспешно отвернулась, хотя уже было поздно, и он уже увидел мои слёзы.
Ромка… Роман… Он был для меня самым дорогим, самым любимым. И… он ненавидел меня в душе?! Он ведь не мог любить девчонку, связанную с ворогами! И… уж лучше бы бросил, оставил где-то, когда была младенцем, чем теперь рассказывал мне о своих чувствах!
Мужчина вдруг схватил меня за косу – я испуганно сжалась – подтянул к себе и… осторожно обнял. Погладил по голове. Замерла в его объятиях. Бить вроде не будет.
А он грустно стал рассказывать, не выпуская меня из объятий:
– Мой отец не вернулся с битвы. Мать очень страдала. Я молчал. Единственный мужчина в семье, даже если он мальчишка, не должен плакать, должен стать опорой для матери. Потом появился твой отец. Так и не понял, отчего он остался в нашей стране, в нашем городе. Впрочем, нет, вру самому себе: он остался из-за нашей матери. На неё единственную смотрел не так, как на остальных. Да и… он появился у нашего колодца на второй день, как вороги взяли осаждённый город. Наверное, хотел напиться воды… – Роман вздохнул, взъерошил мои выбившиеся на лоб пряди, – Меня мучила жажда, ещё с утра. И мать решилась выбраться из подвала, где мы прятались – и пойти за водой. Всё, что было в нашей кладовой, мы уже выпили. Домой они пришли вдвоём. Он нёс её ведро. Она стала стучать, готовя обед. Я тогда удивился, что кто-то пришёл, и что она так просто ходит по дому в захваченном городе. Наверное, он предложил ей временную защиту от своих в обмен на еду. На меня он мрачно посмотрел, когда я вошёл на кухню. А мать – испуганно. Но уже было поздно меня прятать. Я тогда не понял, почему она так долго и с такой мольбой смотрела на него. Понял потом. А тогда он просто велел мне сесть на лавку у противоположной стороны стола. И мать с облегчением вздохнула. И в первый раз улыбнулась ему.
Роман долго молчал, то ли пытаясь справиться с волнением, то ли думая, не укрыть ли какие-то детали. Впрочем, я, кажется, поняла, что он хотел умолчать. Может, мама не только едой пыталась расплатиться, чтоб новодалец не тронул её сына. Тем более, что подросток уже мог быть опасным для вражеского мужчины. Если внезапно нападёт. Младенцев щадили чаще, чем парнишек и мальчишек-подростков. Хотя и не всегда. Ходила поговорка, что с убийц младенцев и женщин на сносях мир спросит втройне.
Да, впрочем, кто не верил в месть самого мира – а таких было большинство – временами попадался под месть женщин, лишившихся любимых и родных. В пути я слышала историю о старой вдове, чьи дети и внуки не вынесли голода или сгинули на полях сражениях. Женщина подожгла деревню, захваченную ворогами, ночью, насыпав по улицам дурманных сухих трав. Многие новодальцы не выбрались. Так и сгорели. С немногочисленными соседями её, которые попрятались в подвалах или спали в сараях, выгнанные из домов вражескими воинами. А светополец пожилой, одноглазый при мне как-то говорил своим парням, что глаза его лишила девица чернореченская, которую они с напарниками